Рассказы, очерки, наброски, стихи (1894-1896)

И скоро после всего рассказанного простился с королем и товарищами граф Этельвуд, отдал свои доспехи сиру Русселю и, оседлав коня, без шлема, меча и щита, без всякого, кроме ножа, оружия, отправился в путь, стремясь в Марсель, где собирались тысячи людей, желавших поклониться гробу господа, и где на берегу моря в скалах жил Томас Эшер — отшельник, слава о котором гремела на континенте давно уже и который воистину был мудр, как Соломон, ибо он знал не только учение господа нашего, но и все премудрости латинян, эллинов и других язычников древности, с успехом пользуясь ими для прославления истины. Граф Этельвуд хотел поучиться мудрости у Тома Эшера, дабы потом отправиться к епископу Одберту и просить себе у него посвящения в сан диакона…

Но все мудрствования человека пред таинственной мудростью судьбы его — веяние ветра пред горой, вершина которой в облаках, а подножие из гранита, ни с чем не сравнимого в своей твердости. И вот читатель увидит, что будет с графом Этельвудом де Коминь, человеком смятенного ума.

Томас Эшер, мудрый отшельник, был человеком весьма преклонных лет, уже седой весь и сильно согбенный бременем опыта, но никто из беседовавших с ним людей — какой бы он знатности и силы ни был — не выдерживал блеска глаз Тома Эшера. Он, этот славный отшельник, жил над морем в скалах, склонивших свои вершины над волнами, неугомонно бившими в их основания. Всегда слушая ропот моря и созерцая беспредельность его, отшельник имел взгляд задумчивый, глубокий и такой острый, что каждому, кто посещал его, казалось, будто взгляд отшельника проникает в недра сердца и видит все сокровенные его тайны. И всё это почувствовал на себе граф Этельвуд, когда он, утомленный своим путем, сел на камень в пещере отшельника, против него, и почувствовал его взгляд на своем лице.

— Что ты хочешь от меня, сын мой? — спросил его Том важным, но ласковым тоном. — Вижу, что ты из знатных господ, а так как нега и знатность очень редко ищут мудрости, — не понимаю я, зачем ты пришел.

— Достопочтенный отец, — ответил покорно граф, — я пришел искать у тебя ответа на вопрос, как мне жить и что делать, чтобы дух мой был покоен, ум тверд и чувства чисты и человека достойны. Я — рыцарь короля Вильгельма и долго жил, как все, — сражался и убивал, пил и пел, любил женщин и ничем не отличался в моей жизни от всех прочих людей. Но однажды пала тень тоски на душу мою, и я увидал, что путь мой к смерти — ложен. Я хочу иной жизни и иных подвигов, отец мой, и вот я пришел к тебе, известному мудростью, спросить тебя, как мне жить и что делать, чтобы чувствовать себя звеном в цепи событий жизни, а не былинкой, носимой повсюду игрою судьбы…

— Сколько лет ты прожил уже? — спросил его Том.

— Тридцать и один год, почтенный мудрец.

— Продолжай свою жизнь, не ломая ее, ибо это едва ли тебе будет по силам, — спокойно сказал ему Том.

Задумался рыцарь Этельвуд.

«Я не так, видно, судил о мудрецах, — думал он. — Я полагал, они говорят больше и речи их не похожи на речи простых людей. Что он советует мне? Разве я уже не думал об этом?»

И он сказал вслух:

— Я думал так, но не могу воротиться на путь, с которого ушел.

— Тогда поступи, как я, — удались от жизни. Вот видишь, как я живу, — надо мною небо, предо мною море — и то и другое необъятно и безгранично; под ногами моими земля, но в этих скалах я чувствую себя как бы на краю ее, как бы на пороге в вечность. Я не вижу иного волнения, кроме волнения моря, и иной борьбы страстей, кроме бури. Мысль моя сосредоточивается на великих тайнах жизни, и я думаю над ними дни и ночи, всё мое время. Иногда мне кажется, что я проник в смысл того, что до меня не было доступно умам людей, — тогда восторг, — тихий восторг, — охватывает меня, и я чувствую душу мою близкой богу. Светила небесные плывут над морем и, когда оно покойно, отражаются в нем, а я смотрю на них и думаю о великом творце всего видимого и невидимого и стараюсь проникнуть в цель его вечного творчества. Иногда же мне кажется, что меня уже нет, что я растворился в мире и всюду, в каждой точке его пространства есть частица моей души, иногда весь мир я чувствую в моей груди. Так покойно и просто я живу, и у меня нет желания жить иначе, у меня даже не возникнет и желания желать чего-либо, ибо душа моя и ум мой всегда заполнены. Берег здесь усеян рифами — и поэтому ни корабли, ни какое-либо движение не нарушает покоя моего созерцания; всё, что творится в море, — творится там, за чертой горизонта, и недоступно моему глазу. У меня нет прошлого, — находясь всегда пред лицом бога, неба и моря, я позабыл его. Поэтому же у меня нет настоящего и не будет будущего, — ибо чем я могу отметить течение времени, если вокруг меня нет жизни, и что мне до будущего, если настоящее мое сладко, как сон ребенка, — сон, полный невыразимых словами грез? Вот — поступи, как я, удались от жизни и создай себе в душе своей новую жизнь.

И опять глубоко задумался рыцарь Этельвуд.