«Спокойно, возьми себя в руки и помни, что нет безвыходного положения, а есть безвыходные люди» – прошептал я, как молитву, наставление старшего лейтенанта. Я прислонился спиной к двери, чтобы осмотреться и подумать о своём положении и почувствовал, что дверь не заперта плотно, хлопает от моих толчков спиной. Я внимательно осмотрел зазор между дверью и косяком и понял, что держит её не замок или защёлка, а что-то тяжёлое и массивное, чем она подпёрта изнутри. Мне удалось просунуть в щель ствол автомата и, воспользовавшись им как рычагом, нажал на приклад. Дверь подалась, внутри чердака что-то заскрипело и образовалась широкая щель, в которую я уже просунул приклад автомата. Мне удалось раздвинуть дверь настолько, что в неё пролазила моя голова, а дальше, сколько я не старался, ничего сделать не мог. Дверь не поддавалась больше ни на один миллиметр. Мне ничего не оставалось делать, как снять с себя ремень и шинель и обвешанные на мне гранаты и запасной диск. Ещё в детстве я уяснил на собственном опыте, что если в какую-либо дыру или щель пролазит твоя голова, то при определённом умении и ловкости ты можешь пролезть и сам. Действительно, мне удалось с трудом протиснуться в эту щель, затащить на чердак своё имущество и снова одеться. В чердачной комнате было темно, только оранжевым слабым светом выделялось небольшое оконце, первое по счёту, а фашист стрелял из третьего. Значит, если на чердаке комнаты, то мне нужно пройти ещё две двери. Следующая дверь оказалась не запертой, и я через неё проник в соседнюю комнату, открыл ещё одну дверь и увидел его. Точнее говоря только его зад и ноги. Туловище и голову фашистского снайпера закрывала круто поднимающаяся вверх черепичная крыша. Фашист почти наполовину влез в оконный флигелёк и опирался ногами на подставленный ящик. Раздался гулкий выстрел, и я увидел, как ещё дымящаяся гильза упала к его ногам. Этим выстрелом фашистский снайпер наверняка подстрелил кого-то из наших бойцов. Меня охватила непонятная ярость, я даже почувствовал дрожь в руках, захотелось броситься на фашиста, схватить его за горло и задушить своими руками. Но я сдержался, справился с охватившим меня волнением и заставил себя, как учил старший лейтенант, действовать разумно и последовательно. Я вытащил из кармана две гранаты и бросил их одну за другой под ноги фашисту, а сам спрятался за широкую дымовую трубу. С небольшим промежутком прогремели два взрыва. Дверь, через которую я бросил гранаты, была выбита взрывом, часть крыши проломанной и куски черепицы обрушились на пол чердака. Вся комната наполнилась едким дымом. Для страховки я бросил в заполненную дымом комнату ещё одну гранату и после её взрыва, забежал в комнату и увидел лежащего на полу мёртвого фашиста. Поодаль валялась его винтовка. Плетёная корзина лежала на боку, из неё выкатились на пол побитые и целые бутылки, хлеб, и консервные банки. Фашист, видимо, обосновался на чердаке надолго. Но я ему помешал. Я быстро поднял винтовку и, задыхаясь от дыма, стал искать выход из чердака. С трудом я отыскал его, но ещё труднее было сдвинуть с закрытого люка громоздкий деревянный шкаф, которым фашист забаррикадировал чердак. Подняв железную крышку люка, я спустился по винтовой лестнице на третий этаж, по парадному порталу сбежал на самый низ. Очередью из автомата разбил большое витринное стекло и вылез через него на улицу. Здесь я сразу же увидел бегущего навстречу мне Анатолия Горбатюка.
– Ну, как? – спросил он, беря из моих рук трофейную винтовку.
– Всё в порядке, фашистского снайпера больше не существует, – радостно воскликнул я. Но в это время над нами прошла пулемётная очередь, может быть, даже выпустили её наши пулемётчики, мы распластались на тротуаре. А я продолжал: – Пришлось бросить три гранаты. Понимаешь, боялся что выживет.
– И правильно сделал, – согласился Горбатюк, отползая за угол дома. Через улицу бежали стрелки и вели огонь из винтовок, их поддерживали наши пулемётчики, стреляя по чердакам и окнам домов, где сидели фашистские солдаты.
– А где наш взвод? – спросил я.
– Не знаю, надо искать, – ответил Горбатюк, и мы оба побежали вслед за наступающими бойцами.
За уничтожение фашистского снайпера на улице города Шпайдау сразу после окончания войны мне был вручён второй орден Красной Звезды, а Анатолий Горбатюк, который рискуя жизнью, сопровождал меня и сильно помог мне в этом деле, даже не получил благодарность. Больше того, через несколько минут после этого, во время штурма заводских ворот разведчик Анатолий Денисович Горбатюк будет убит. Такие несправедливости и нелепости на войне случаются не редко. Ещё от своего отца – старого царского солдата, я слышал старинную поговорку – «У кого грудь в крестах, а у кого голова в кустах». На войне у солдат бывают разные судьбы. Это и называется солдатским счастьем или несчастьем.