— Ладно, — сказал Линли. — Я вас извещу. Пока ничего делать не надо. Он у нас под контролем. Но как только он окажется поблизости от какой-либо рации, нам сразу же понадобится дополнительный наблюдатель. И тогда за ним надо будет следить очень пристально. Ведь передать сведения можно и за пять секунд, и тогда он запросто развалит нам всю Европу. То есть ту ее часть, которая на сегодняшний день еще цела.
Все это, надо сказать, происходило в конце июня 1943 года, когда планы освобождения Европы были уже наготове, и германцы пока только прикидывали. И пока они прикидывали, им нужно было усилить линию обороны длиной в две или три тысячи миль. Одно слово от Стиджера, если у него действительно были верные сведения, и тогда им можно будет сосредоточиться всего на сотне миль и сэкономить кучу усилий. Вот как обстояли дела, когда мы расстались с Линли в тот день, сразу после дня равноденствия и после замечательного обеда, которым он меня угостил перед тем, как мы попрощались, в большом отеле, он в своем ладном мундире со всеми пирогами, и я — простой солдатик. Про Стиджера мы больше не говорили, даже когда знали, что нас никто не подслушивает. В помещении Линли опасался говорить о таких вещах. В общем, я его за все, что он для меня сделал, поблагодарил, и за то, что он меня припомнил и так вкусно накормил, и отправился я автобусом восвояси, в свои казармы. И лишь неделю спустя я получил от Линли письмо. Там было написано: «Вам дадут задание, ваш командир в курсе». Наутро меня вызвали в командный пункт, вручили командировочное удостоверение и велели доложиться в тот же день в Военном ведомстве, чтобы получить спецзадание, о сути которого я узнаю, когда прибуду в место назначения. Я поспешил в Лондон, в нужный департамент Военного ведомства, и там мне выдали гражданский костюм и билет на концерт в Альберт-холл.{54} Мне нужно было сесть в кресло, номер которого был указан на билете, и сидеть там, изображая как можно больше интереса к музыке, но не спуская глаз с человека, который будет сидеть справа. Вот все, что мне сказали, пока переодевали в штатское. И пока меня причесывали, так как пояснили, что у меня чересчур «солдатская» прическа, вошел Линли и дал мне разъяснения. Этот концерт, сказал он, будет транслироваться по радио, и Стиджер выбрал кресло прямо под микрофоном, о чем заранее предупредили. Они были убеждены, что он знал тайну второго фронта, и были почти уверены, что он обязательно скажет что-нибудь об этом во время перерыва и весь мир его услышит. Разумеется, следить за ним надо было постоянно, но, скорее всего, он сделает это во время перерыва.
— И как же мне его остановить, сэр? — спросил я.
— Ну, я тоже там буду, — сказал Линли, — по другую руку от него, и, думаю, мне удастся его остановить, однако буду признателен вам за помощь, особенно если он начнет выкрикивать название страны, в которой начнется операция по освобождению. Вы непременно должны будете его перекричать или остановить его любым возможным способом. Все же мы не думаем, что он так поступит, на самом деле, тысяча шансов к одному, что он не станет, поскольку тогда будет ясно, что враг был предупрежден, да к тому же его потом казнят, а до сего момента он подобных неприятностей ловко избегал. Что он точно попытается, так это подать сигнал, и я буду это отслеживать, но ваша помощь также будет бесценна.
— А как вы собираетесь не позволить ему это сделать, сэр, разрешите вас спросить? — спросил я.
— А мы просто прервем трансляцию, — сказал Линли, — в тот самый момент, когда он что-либо предпримет.