Рассказывая сказки

– Она была невиновна, – ответила Вера, пытаясь сдержать злость. – Этим и отличалась от остальных. Как часто вы с ней виделись?

– Раз в неделю, утром по пятницам. Начальник тюрьмы попросил меня с ней поговорить, когда я только сюда приехала. Говорил, что ей тяжело. Она не ладила с назначенным ей инспектором. Постепенно мы стали встречаться каждую неделю. Мне не совсем понятно, что ей на самом деле было нужно.

– О чем вы говорили?

– Не о религии, – быстро сказала капеллан. – Она сразу заявила, что на эту тему мы общаться не будем: «Моя мать верила в весь этот бред, и что ей это дало?» Она всегда была начеку, не отвлекалась ни на что, что могло бы помешать ее борьбе. Как будто ей нужно было оставаться злой, чтобы не утратить веру в себя. «Сдаться было бы очень просто, – сказала она однажды. – Отпустить». Она отпускала себя только тогда, когда говорила о музыке. Тогда она становилась другим человеком, более мягкой, расслабленной.

– Вы обсуждали дело Мэнтел?

– Она обсуждала, конечно. При любом удобном случае. Мне было неловко. Я не знала, как реагировать. Я не хотела поощрять иллюзорные надежды. Дело один раз подавали на апелляцию, вскоре после оглашения приговора, но вернули. Не было новых улик. Я не думала, что его когда-нибудь откроют снова. И конечно, моя подготовка, мои убеждения и тюремный кодекс велят принимать факт правонарушения. Это необходимо для дальнейшей реабилитации.

– Значит, вы верили в то, что она убила девочку? – Вера подумала, что все это какое-то ханжество и бред.

– Я наивный человек. Не думала, что суд может настолько ошибаться. Я думала, что она, возможно, убедила себя в своей невиновности, потому что не могла смириться с тем кошмаром, который сотворила. И я также не могла игнорировать возможность того, что она пытается мной манипулировать, дурит меня.

– Она предпринимала какие-то шаги, чтобы очистить свое имя?

– Поначалу, думаю, да. Она писала письма в газеты и всем, кому только могла, заявляя о своей невиновности. Впрочем, вскоре она перестала быть сенсацией, и пресса потеряла к ней интерес, пока в «Гардиан» не написали ту заметку о десятилетии процесса. Вскоре после ее осуждения ее мать опубликовала в одной из лондонских газет заметку с ее фотографией с просьбой откликнуться всех, кто мог видеть Джини в Лондоне в день убийства. Потом ее мать умерла, и она, видимо, потеряла надежду. Все, что ей оставалось, это снова и снова перебирать факты.

– Этим она и занималась на ваших встречах?

– В основном. Мне это казалось нездоровым, повторять одни и те же истории, неделю за неделей. Она сказала, что не должна забывать. Что все остальные забудут, что случилось. Однажды, говорила она, ей, возможно, придется предстать перед судом и снова изложить ее версию событий. И ей нужно будет знать, что сказать.

– Вы помните, что она вам рассказывала?

– О да, – ответила капеллан. – Я слышала это достаточно много раз. – Она слегка развернулась в кресле, отведя взгляд от Веры. На улице был какой-то шум, говорили на повышенных тонах, кричал офицер, но она не обращала внимания. – Джини страстно любила музыку. Была амбициозна. Хотела построить в этой области карьеру. Не преподавать, говорила она. Это ей никогда не давалось. Она знала, что попасть в эту сферу сложно, поэтому в университете была очень сосредоточенной, концентрировалась на работе. Она ходила на свидания с парой ребят, но ничего серьезного. Они бы только мешали. Потом она встретила Кита Мэнтела и влюбилась. Как подросток влюбляется в кинозвезду. Но Кит Мэнтел был настоящим, доступным и, кажется, отвечал ей взаимностью.

– Что она чувствовала к Киту Мэнтелу, когда попала в тюрьму?

– Говорила, что ни о чем не жалеет. Что то лето было самым чудесным временем в ее жизни. Она держалась только воспоминаниями о нем. Думаю, она считала, что, когда ее оправдают, они снова сойдутся.

– Она говорила об Эбигейл?

– Да, и в таком духе, как будто сама винила девушку в ее убийстве. Мне очень не нравилось, как она о ней говорила. Она сказала, что у Эбигейл была ненормальная, странная власть над отцом. «Если бы я была религиозным человеком, я бы сказала, что она – демон. Я пыталась ее понять, но сложно понять кого-то настолько испорченного и помешанного на себе самом. Конечно, я понимаю, как это вышло: мать умерла, когда она была маленькой, отец ее баловал. Но она превратилась в монстра, и этому нет оправданий». Конечно, она винила Эбигейл в том, что Кит решил вышвырнуть ее из дома. И было видно, что ей все еще больно из-за этого. Она все еще придумывала этому оправдания, пыталась найти объяснение, чтобы не чувствовать себя брошенной любовницей.

– Она говорила о дне убийства?