Расследования доктора Гидеона Фелла. Первая улика

– Вот оно, – прошептал доктор, помолчав. – Тут он весь, всего в одном абзаце. Уста запечатаны. Высокопарный стиль, намек на зловещие тайны. Ночь, дует ветер, окраина Парижа, год не указан, что придает повествованию загадочность. Старые полуразрушенные дома в глухом квартале… Хм… Джентльмены, вы смотрите на то, что осталось от первой детективной истории, написанной Эдгаром Алланом По.

В сознании Рэмпола вспыхнули яркие образы: мрачный мужчина с задумчивым взглядом, узкие плечи, военная выправка, мягкий подбородок, неаккуратные усы. Горят свечи, заливая бедно обставленную комнату светом, у двери на крючке – потрепанная шляпа, вдоль стен тянутся полки с книгами. Жалкое зрелище. Никогда в жизни у этого угрюмого человека не было ничего, кроме грез, и за эти грезы ему отплатили звонкой монетой посмертной славы.

Поднявшись, Хэдли выключил фонарик.

– Что ж, – хмуро сказал он, – вот и пропали десять тысяч фунтов. Хорошо, что Арбору не придется платить тому парню в Филадельфии.

– А ведь нужно рассказать об этом сэру Уильяму, – пробормотал Далри. – Какой кошмар… Господи, он будет в ярости. Как жаль, что Фил не сохранил эту рукопись…

– Нет! – воскликнул доктор Фелл. – Вы не понимаете. Мне, право же, стыдно за вас. Что случилось?

– Он сжег рукопись, вот и все, – ответил Хэдли. – Он так испугался, когда его чуть не поймали за попыткой вернуть записи, что он вернулся домой и бросил их в камин.

Доктор Фелл, опершись на трость, с трудом поднялся на ноги.

– Вы все еще не понимаете. Что случилось? Кто постучал в дверь того человека в доме в Фобур-Сен-Жермен? Какому чудовищному злодеянию суждено было свершиться? Вот о чем стоит подумать, Хэдли. Плевать, что эта рукопись не сохранилась у какого-то самовлюбленного коллекционера, который стал бы с довольным видом хвастать ею перед своими друзьями, выставляя ее напоказ, точно новый золотой зуб. Плевать, стоила она десять тысяч фунтов или полпенни. Плевать, что теперь напыщенные дураки не напишут десятки книг, пытаясь устроить сеанс психоанализа человеку XIX века, опираясь на установки века двадцатого. Плевать, рукопись это или первое издание, пергамент или бумага за шесть пенни. Для меня важно только одно: этот стук в дверь стал первым мазком великолепной картины, живописующей кровь и боль, и теперь мне никогда не увидеть это полотно.

– Ну допустим… – согласился старший инспектор. – Плевать. Похоже, для вас это болезненная тема. Я не против. Если вам так интересно, вы можете расспросить Биттона, что там случилось. Он же прочитал рассказ.

– Нет. – Доктор Фелл покачал головой. – Не стану я спрашивать. Этот отрывок словно обрывается для меня словами «Продолжение следует…» И я буду думать об этом до конца своей жизни.

Этот разговор нисколько не заинтересовал Шейлу Биттон, и она удалилась в спальню. Было слышно, как она переставляет там что-то, временами настойчиво стуча в соединяющую две комнаты стену.

– Ладно, давайте уходить отсюда, – сдался старший инспектор. – О чем бы вам ни хотелось подумать, по крайней мере, хоть что-то мы выяснили. Рукопись лежала под сожженными письмами «Мэри». Дрисколл сжег рукопись до того, как отправился в Тауэр. Миссис Биттон пришла сюда в пять часов и уничтожила улики, бросающие тень на ее доброе имя.

– Да, я знаю, – устало согласился доктор. – Но видите ли… Я понимаю, что это против правил, и нам не стоит так поступать, и все такое… Но нам всем пришлось нелегко, а я ничего не пил уже несколько часов. Может быть, воспользуемся здешней кухней?

– Звучит разумно, – кивнул Хэдли. – Давайте выпьем и обсудим ход расследования.

Они вышли из кабинета и устроились в гостиной. Старший инспектор зажег лампочку над столом. Несомненно, подумалось Рэмполу, эта лампа досталась Дрисколлу вместе с квартирой: люстра была уродливой и безвкусной, с золотистыми, красными и синими полосами, и отблески света придавали лицам всех присутствующих немного странное выражение. Удивительно, но тут особенно чувствовалось присутствие покойника, и это тревожное ощущение объяло Рэмпола до глубины души. На каминной полке мрачной гостиной стояли мраморные часы с позолотой, они остановились много дней назад, и циферблат успел покрыться толстым слоем пыли. Но остановились они без четверти два. От Рэмпола не укрылось это совпадение, и перед его мысленным взором вновь возникли ступени у Ворот Изменников и Дрисколл, с побелевшим лицом и остекленевшим взглядом.

– Простите, я не могу пить его виски. – Рэмпол взглянул на апельсиновые корки на скатерти, и его передернуло. – Мне кажется, это неправильно.

– И я не могу, – прошептал Далри. – Я же его знал, понимаете… – Он сел за стол и прикрыл лицо руками.

Доктор Фелл, порывшись в шкафу, нашел несколько чистых бокалов.

– Значит, вы тоже это чувствуете? – прищурился он.

– Что чувствуем? – осведомился старший инспектор. – О, вот почти полная бутылка. Сделайте-ка мне покрепче, только плесните в виски немного содовой… Так что мы, по-вашему, чувствуем?

– Что он все еще здесь, – ответил доктор Фелл. – Дрисколл.

Хэдли поставил бутылку на стол.