Расследования доктора Гидеона Фелла. Преступный замысел

– Ну… И да, и нет. – Морган смущенно поерзал в кресле. – В общем, представление началось. Признаю, в каком-то смысле мы были спасены, поскольку старые добрые парки решили хоть раз сыграть нам на руку. Но я предпочел бы, чтобы все прошло иначе. Возможно, вы заметили, что сегодня я не в духе. Также вы могли обратить внимание на то, что я пришел к вам в гости без моей супруги. Она должна была встретить меня в Саутгемптоне, но в последний момент я отправил ей телеграмму, чтобы она не приезжала. Я опасался, что кое-кто из пассажиров может…

Доктор Фелл вскинул голову.

– Что ж, полагаю, придется все вам рассказать, – сухо произнес Морган. – К счастью, дальше первого акта дело не зашло. В первом акте пьесы Карл произносит монолог. Я, как вы помните, играл Карла. У него были длинные седые усы, почтенная голова венчалась золотой короной, украшенной бриллиантами и рубинами, горностаевая мантия с алым подбоем струилась с его могучих плеч, на поясе висел меч с инкрустированной драгоценностями рукоятью, а под кольчугу мы засунули четыре подушки, чтобы придать мне дородности. Итак, я играл Карла. Император должен был произнести монолог из-за освещенной полупрозрачной ширмы, установленной в глубине сцены, так что казалось, будто он говорит из картины. Да. И этот монолог имел оглушительный успех. Мистер Лесли Перригорд как раз закончил вдохновенную речь – надо отметить, длилась она ровно пятьдесят пять минут, – в которой он убеждал зрителей в несомненных достоинствах этой постановки. По его словам, он надеялся, что зрители, чье сознание закостенело от миазматической инертности Голливуда, встряхнутся от сей драмы, исполнятся свежих впечатлений, будут потрясены игрой, в коей каждый жест отражает порывы души человеческой. Он просил зрителей внимательно следить за всеми подробностями постановки, пусть они и не способны вполне насладиться игрой света и теней, едва приметными полутонами, ошеломительными созвучиями изречений, смелыми перепевами порывов и страстей, перепевами, с которыми не сравнятся даже величественнейшие из строк Ибсена. Большую часть вступительной речи мистер Перригорд посвятил восхвалению доблести и удали Карла Великого. Напоминаю, Карла играл я. Когда мистер Перригорд окончательно выдохся, прозвучал сигнал к началу выступления. Капитан Валвик, как мы его ни отговаривали, заиграл «Марсельезу». И поднялся занавес – несколько преждевременно, смею вас уверить. Как и восемьдесят с лишним пассажиров, мистер Перригорд увидел полупрозрачную ширму, освещенную в темноте зала, ширму, игравшую яркими красками. Увидел почтенного Карла Великого. И увидел свою жену. В позе, отражающей… эм… едва приметные полутона, ошеломительные созвучия и смелые порывы. Да. В тот самый момент кольчуга порвалась и подушки разлетелись во все стороны, точно пушечные ядра. А я играл Карла. Возможно, теперь вы понимаете, почему мне не хотелось включать этот эпизод в мое повествование. Уверен, зрители «встряхнулись от сей драмы, исполнились свежих впечатлений и были потрясены игрой, в коей каждый жест отражал порывы души человеческой». – Морган отхлебнул пива.

Доктор Фелл отвернулся к окну, его плечи тряслись, словно Гидеон был в ярости.

– Как бы то ни было, мы были спасены, как и дядюшка Жюль. Зал взорвался аплодисментами, и все были в восторге, кроме разве что мистера Перригорда. Полагаю, ни в одном театре пьеса не имела столь ошеломительного успеха в первые мгновения выступления. Мгновения, длившиеся ровно столько, сколько нужно, чтобы опустить занавес. В кукольном театре дядюшки Жюля в Сохо теперь всегда будет аншлаг, и не важно, останется драматург трезв или нет. И будьте уверены, как бы ни относился к этой ситуации мистер Лесли Перригорд, он до конца своих дней не напишет про этот театр ни одного дурного слова.

Багровые лучи предзакатного солнца заливали ковер, играли на коричневой бумаге посылки в центре стола. Через некоторое время доктор Фелл повернулся.

– Ну что ж. – Постепенно он успокаивался, его раскрасневшееся от хохота лицо приобретало более здоровый оттенок. – Значит, у этой истории счастливый конец. Для всех, кроме разве что мистера Перригорда и… Слепого Цирюльника.

Гидеон взял перочинный нож и взвесил его на ладони.

– Да, – согласился Морган. – Только одно замечание. В конце концов, факт остается фактом. Какую бы игру вы ни вели, мы все еще не знаем самого главного. Мы не знаем, что произошло на корабле, хотя, невзирая на все эти нелепые стечения обстоятельств, мы уверены, что произошло убийство. А убийство – это не очень-то смешно. Не кажется мне смешным и то обстоятельство, что Курт так и не вернул пленку, и, сколь бы абсурдной ни казалась ситуация, для него и прочих вовлеченных лиц это серьезная проблема.