– Я не догадался. Я додумался. По правде, долго размышлять не пришлось. С самого начала меня поразило одно обстоятельство: во всей этой истории главную роль играло время. Шарль д’Эрнемон, когда он еще был в здравом уме, сам начертал дату на трех картинах. А потом, когда он заблудился в потемках, слабый луч сознания ежегодно приводил его на середину старого сада, и тот же луч уводил его оттуда каждый год в одно и то же время, а именно в пять часов двадцать семь минут. Что же управляло его расстроенным рассудком? Какая высшая сила распоряжалась несчастным безумцем? Вне всякого сомнения, это было инстинктивное понятие о времени; на картинах откупщика оно воплощено в солнечных часах. Это было годовое обращение Земли вокруг Солнца, приводившее Шарля д’Эрнемона в определенный день в сад в Пасси. Это было также ежедневное обращение Земли вокруг своей оси, выгонявшее Шарля из сада в один и тот же определенный час, видимо, тогда, когда солнце, лучи которого в те годы встречали на своем пути ныне исчезнувшие препятствия, уходило из сада в Пасси. Все это тоже символизировали солнечные часы. Вот почему я сразу понял, где следует искать.
– Но как вы установили время поисков?
– Да попросту посмотрел на картины. Современник Шарля д’Эрнемона мог написать: «двадцать шестое жерминаля второго года» или «пятнадцатое апреля тысяча семьсот девяносто четвертого года», но только не «пятнадцатое апреля второго года». Я изумлен, что никому это не пришло в голову.
– Значит, цифра «два» означает два часа?
– Разумеется. Вот как, похоже, было дело. Сначала откупщик обратил все свое состояние в золото и серебро. Потом, для пущей безопасности, купил на эти деньги восемнадцать превосходных бриллиантов. Застигнутый патрулем, он бросился в сад. Где спрятать бриллианты? Случайно ему на глаза попались солнечные часы. Было два часа дня. Тень стрелы падала на трещину в мраморе. Он покорился знаку, поданному тенью, закопал свои восемнадцать бриллиантов в пыль, а затем вернулся в дом и хладнокровно отдался в руки солдат.
– Но ведь тень от стрелы ложится в два часа на трещину в мраморе каждый день, а не только пятнадцатого апреля!
– Не забывайте, любезный друг, что мы имеем дело с безумцем, а у него запечатлелась в мозгу именно эта дата.
– Пусть так, но ведь, если вы разгадали эту загадку, вам ничего не стоило в любой день в течение целого года проникнуть в сад и похитить бриллианты. Все восемнадцать.
– Верно, и я так и поступил бы без колебаний, если бы речь шла о других людях. Но я пожалел этих горемык. Да и потом, вы же знаете старого осла Люпена: он пойдет на любое сумасбродство ради того, чтобы покрасоваться в роли благодетельного гения, а заодно ошеломить публику.
– Ба, – воскликнул я, – не такое уж это сумасбродство! Шесть прекрасных бриллиантов! Полагаю, что наследники д’Эрнемона с радостью выполнили уговор.
Люпен взглянул на меня и ни с того ни с сего разразился хохотом:
– Так вы ничего не знаете! Да, отпрыски д’Эрнемона изрядно обрадовались, тут спорить не приходится. Однако, любезный друг, на другой же день у славного капитана Жаннио оказалось ровно столько же заклятых врагов, сколько было наследников у д’Эрнемона. На другой же день две тощие сестрицы и толстяк устроили бунт. Договор? Он ничего не стоит, поскольку никакого капитана Жаннио нет в природе, что нетрудно доказать. «Откуда взялся капитан Жаннио, этот авантюрист? Пусть только сунется, мы ему покажем!»
– И даже Луиза д’Эрнемон?..
– Нет, Луиза возражала против подобной низости. Но что она могла поделать? Кстати, когда она разбогатела, возлюбленный вернулся к ней. Больше я о ней ничего не слышал.
– Что же было потом?
– Потом, любезный друг, я убедился, что попал в ловушку и законным путем ничего не добьюсь, поэтому мне пришлось пойти с ними на сделку и принять в уплату своих услуг один скромный бриллиантик, наименее красивый из всех и самый маленький. Вот и лезьте после этого из кожи вон, чтобы услужить ближним! – И Люпен процедил сквозь зубы: – Благодарность, признательность – все это выдумки! Хорошо еще, что честным людям остается в утешение чистая совесть да сознание выполненного долга.
Смерть бродит вокруг
Обойдя кругом стену, огораживающую замок, Арсен Люпен вернулся туда, откуда пришел. Никакого пролома в стене нет; попасть в обширное имение де Мопертюи можно лишь через низенькую дверь, прочно запертую изнутри на засов, либо через главные ворота, возле которых находится сторожка.
– Ладно, – проговорил Люпен, – придется пойти на крайние меры.
Пробравшись в заросли, где стояла его мотоциклетка, он достал из-под сиденья шнур и направился к месту, замеченному им в ходе осмотра. Находилось оно вдалеке от дороги, на опушке, где высокие деревья, росшие в парке, свешивали ветви через стену.
Люпен привязал к концу шнура камень, забросил на толстую ветку, пригнул ее к себе и оседлал. Ветка выпрямилась и подняла его над землей. Он перелез через стену, соскользнул по стволу дерева и мягко приземлился в парке.