Расставание

– Держи документ, Аннушка! – сказал Виса.

Погнавшись за ним, я чуть было не схватила его за воротник шинели, но он резво обернулся и молниеносно ударил меня по щеке и столкнул Екатерину Андреевну с Машенькой, а сам побежал к двери. Когда Виса увидел, что он меня ударил, причём таки очень больно, то тотчас же встал с кровати и кое-как побежал за ним. Семья велела его остановиться: «Чёрт с этим документом, Виса, остановись!», но он не слушался и желал догнать Антона, но когда был уже почти у самого порога, то неосторожно поскользнулся, упал прямо на живот и закричал… Крик пронёсся, кажется, по всему нашему дому и был слышен даже на улице.

Все ахнули и быстро побежали к нему, чтобы поднять и отнести скорее к кровати. Виса, помимо того, что кричал, опечаленно произносил какие-то имена: «Марья, Василий, Алиса, Дима, Юра, Паша, Федота, Аксинья…» Видимо, он перечислял своих учеников. «Ученики мои, милые, добрые, как же вы будете, ах!», – крикнул он, и затем продолжил: «Что вы несёте меня, бросьте, бросьте, я побегу к ним, в школу, разберусь, разберусь… с Антоном… умру, но разберусь!» Однако мы даже не думали исполнять эти сумасшедшие просьбы и продолжали нести его, тяжёлого и большого, к кровати. Мы аккуратно положили Виссариона на кровать, но боль его так и не кончалась, поэтому нам пришлось снова дать ему опиум… Он заснул.

Серафим Всеволодович говорил, чтобы Виса всегда находился в состоянии покоя и не нервничал, дабы не усугубить состояние здоровья. Однако я точно была уверена, что этот внезапный и абсолютно разрушительный приход Антона Любомировича мог как раз таки и усугубить состояние моего мужа. Так оно и было, ибо когда он проснулся – а время было около десяти часов вечера – сказал, что совсем не ощущает ног. Я решила глянуть. Они были до ужаса красными и опухшими, из них даже отчётливо виднелись вены, которые, как мне казалось, могли лопнуть. «Боже, – крикнула я, – какие у тебя страшные ноги…» – «И что? Я ведь их даже не чувствую», – хладнокровно ответил он, перевернулся набок и принялся заново засыпать.

Семья легла после десяти часов, а я не спала до часу ночи и постоянно о чём-то тревожно думала. Положим, Виса всё-таки умрёт – что будет тогда?

Как изменится моя жизнь?.. Нет, Аннушка, что ты такое мелишь… Не умрёт он, не умрёт… Поболеет и обязательно вылечиться, если найдут хирурга. А если не найдут? Боже! А если не найдут, то что – умрёт? Так если умрёт, то и я за ним следом… Не может же быть так, чтоб я была одна, чтоб я вдруг стала вдовой. А что будет с Машенькой, когда он умрёт? С Екатериной Андреевной, Андреем Яковлевичем, его учениками… Что с ними произойдёт, когда настанет агония и Виса умрёт? А что ответит доктор, когда узнает, что пациент его погиб? Не сойдёт ли он с ума, не бросит ли он свою работу? Страх одолевал меня сильнее и сильнее, и я была вынуждена выйти на кухню, чтобы не разбудить спящего Виссариона. Как, Аннушка, живя с ним столько лет, ты не думала о том, что он когда-то – раз! – и пропадёт из твоей жизни и останется только, как быстрое мгновение и сладкий сон? Сон… А может, это сон? Может быть, он не болен, может быть, я сейчас сплю и нахожусь в каком-то кошмаре? Нет, Аннушка, сновидение не бывает настолько реальным… Я боялась любого усугубления ситуации, и тем паче плакала и плакала, стоя у окна…

Но прошло четверть часа, и я всё же вернулась обратно к Виссариону и прилегла возле него, гладя его по ладони.

Октября 18.

Сегодня мы проснулись чуть ли не к началу дня, впрочем, это даже хорошо, что ночью ничего нас не тревожило, и мы смогли насладиться приятным сном. Только вот Виссарион был этой ночью как-то излишне суетлив. Он то на один бок перевернётся, то на другой, а то и вообще что-нибудь пробурчит тихонько. Вероятно, ему что-то снилось, а что именно – боязно было даже спросить.

Когда проснулась вся семья, спать продолжал только Виса. За то время, пока он спал, ничего такого серьёзного и внезапного не происходило. Екатерина Андреевна сидела в гостинице и что-то вязала, Машенька, как и всегда, то читала, то играла в какие- нибудь куколки, только одна я сидела без дела и бесконечно думала о муже. Лица у всех нас были какими-то тревожными, нет, не то, чтобы мы чего-то, проснувшись, испугались, а как будто бы каждого из нас осаждало предчувствие беды, страшной и необратимой беды. Мы, кажется, походили на тех людей, которые точно были уверены, что в Помпеях тотчас же произойдёт извержение вулкана.

К началу второй половины дня проснулся Виса, но то, каким он был потрясло нас всех.

Капризничал, ругался, бился, хотел куда-то убежать, злился и проклинал нас. Мы решительно не могли понять, что с ним произошло. Неужели опиум?