Расстрел на площади

Когда гости расположились на кухне за столом, Лида взяла на себя инициативу. Она выложила все свои беды, рассказала про бараки, про будущего ребеночка, про то, что не дают места в общежитии, про отца Сомова и, наконец, поведала о готовящемся празднике.

— Они хотят, чтобы мы бесплатно работали. А куда уж бесплатно, когда мы и так ничего не получаем. Знаете, сколько Вася в прошлом месяце получил? Смешно сказать, в кино ни разу не сходили. Не на что.

— Что же вы от меня хотите? Я же не ваш начальники даже не комсорг.

— Вы из Москвы. Помогите. Может, бумагу напишем кому следует.

Игорь остолбенел.

Если это уже наши работают, то хорошо работают. А может, случайность? Местные идиоты устраивают праздник освобожденного труда.

Ну что ж, рыбка сама пошла в сети. На ловца и зверь бежит. Как еще там в народе говорят про такую удачу?

Внутри появилось привычное возбуждение, которое он называл творческим экстазом и которое, ему казалось, было сродни подъему артиста, находящегося на сцене. Игорь вообще часто думал, что его жизнь чрезвычайно похожа на театр, где все люди играют роли, написанные для них пожелавшими остаться неизвестными драматургами из высших эшелонов власти. Только в отличие от актеров эти люди, этот материал, это сырье не отдают себе отчета в том, что их ведет опытный драматург. Себе Игорь отводил в человеческом театре место режиссера и гордился тем, что хоть идея и не его, зато у режиссера всегда есть возможность по-своему интерпретировать любые великие замыслы и выстроить какие угодно мизансцены. Вот и сейчас жизнь подбрасывала интересное решение, которого сам Игорь никогда бы не смог заранее предугадать.

— Погодите, погодите. Значит, вы недовольны существующим положением вещей?

— Нет, мы довольны, только…

— Недовольны! — перебил залепетавшую было Лидочку Сомов. До сих пор он молчал, глядел на невесту, и вдруг его словно прорвало. — Чего там довольны? Надоело быть довольным, как бычкам перед забоем. Я, в конце концов, мужик. А бабу свою обеспечить не могу, ребенка негде родить. Да что же это за жизнь? Надоело молчать! — Глаза у Сомова стали злыми, и кулаки, лежавшие на столе, сжались. Таким решительным и страшным Игорь не мог себе раньше представить Ваську. Даже когда он припечатал молодого ловеласа за ухаживание, в нем было больше ухарства, чем серьезной злости. Но теперь на Ваську было страшно смотреть, в нем проснулось что-то могучее, безудержное, необоримое, видно было — это пролились долгие мучившие Ваську неразрешимые проблемы.

Так вот он каков, жестокий и бессмысленный русский бунт, о котором писал Пушкин.

— Молчать, конечно, не нужно, ребята. Только что мы сделаем? Ну напишем петицию, прочитают ее в профкоме или где там еще. Пошлют Петухову, тот ее снова в профком — дескать, разбирайтесь сами. И начнет бумага ходить. А до серьезного, ответственного человека ваши слова никогда не дойдут. Такие, как Милютенков, не допустят.

— Так мы и говорим, вы у себя в Москве эту бумагу в какую-никакую газету переправите, пусть узнают, как простые люди живут, — оживилась Лидочка.

— А то они не знают! Бумаг у них, поди, целые тонны лежат. При Сталине люди все писали, думали, не знает, отец родной, а потом оказалось — все знал, сам благословлял палачей, и тех, кто писал, расстреливал, — все больше мрачнел Сомов.

«Ишь ты, как заговорил, голубь мой!» — Игорь пристально смотрел на Сомова.

— Бумагами здесь, правильно говоришь, Василий, не обойдешься. Но и с кондачка не возьмешь. Тут все обдумать надо. Смотрите, сейчас вас приперли этим пресловутым праздником освобожденного труда. Вот тут и надо силу проявить, показать, что вы действительно не бычки на веревочке. Троим нам с этим не справиться. Я за правду тоже пострадал. Дело было, потом расскажу, из института вылетел. Так что тут не писать, а действовать надо. У меня есть соображения. — Сомов внимательно слушал. — А ты уверен, Василий, что нас другие поддержат? Что не останемся в одиночестве?

— Не вопрос. Я своих ребят знаю, они мне верят. И насчет других цехов не беспокойся, соберемся вместе. У нас еще те, старые казаки.

«А каким казался тихим, благонадежным завод, и вот стоит копнуть… Нет, не зря Бугаев меня сюда послал!»

— Тогда слушай, Василий. Я уже говорил, нужно силу свою, сплоченность показать. Как наши деды в семнадцатом. Они что делали, чтобы на себя внимание властей обратить? Устраивали забастовку. Я, конечно, не призываю к таким крайним методам.

Но предлагаю в день освобожденного труда выйти на работу, не работать, организовать пикеты возле административного здания, написать лозунги с требованием повысить зарплату. А что они нам сделают? Так и до начальства городского дойдет, сразу зашевелятся. Идет?

— Ой, мальчики, больно что-то вы громкое задумали. — Лида покачала головой. — Мне даже страшно.

— А чего тебе страшно, Лидок? Ты тут при чем? — заулыбался Сомов. — Твоя помощь не нужна.

— Нужна, — строго прозвучал голос Игоря. Он уже почувствовал себя авторитетным идейным руководителем. — Нужна. Женщины в таких делах большая сила. Ты нам очень поможешь, Лида.