Расстрел на площади

Виссарион принес воду в большой бутылке, йод, бинт, моток лейкопластыря, вату, иголку, нитки, еще какие-то мелочи, которые Митя не разглядел, щетку и даже гуталин. Победа вытерла Мите лицо, прижгла рану йодом и перевязала Митю. Тем временем Виссарион превратил его сапоги в сверкающее черное совершенство. Он полюбовался своей работой и умчался на поиски фуражки.

Победа зашивала китель. Митя наблюдал за ее пальцами и готов был вообще никогда больше не шевелиться. А что, если бы на его месте был Витек? Наверное, он поцеловал бы эту девушку, когда она завязывала ему лоб, ведь ее лицо было так близко? Нет, конечно нет! Победа не такая девушка, чтобы позволять себя целовать первому встречному-поперечному. А вот если бы здесь, перед ним, вместо Победы оказалась Оленька Шевелева… Но стала бы она вот так же возиться с Митей? Умывать его, зашивать порванную одежду? Оля никогда не касалась его лица так, как это получилось у Победы, никогда не гладила его так, как это делала Победа. Конечно, она оказывала помощь раненому, но разве это что-то меняет? Наверное, меняет, вздохнул Митя.

— Все, — услышал он голос Победы. — Можете надевать.

Жалея, что дыра на кителе оказалась не такой большой, Митя встал и отряхнулся.

— Давайте я помогу вам, — сказала Победа.

У него опять перехватило дыхание. Он осторожно просунул в застегнутый на все пуговицы китель руки, а затем голову. И когда через несколько десятков, а может быть, и сотен лет он снова выглянул из кителя, его лицо оказалось так близко от лица девушки, что для поцелуя уже не надо было даже наклоняться.

— Можно я…

— Что?

— Можно я…

— Что?

— Скажу, как меня зовут?

На большее Митю не хватило. Но он был совсем рядом с ней. Может быть, для первого раза этого достаточно?

Победа внимательно посмотрела на Митю, кивнула и тут в направленных на нее глазах увидела себя. Ее раздвоенное отражение в обрамлении распахнутых глаз и ресниц показалось ей таким необычным, что она на мгновение забыла о том, кому эти глаза принадлежали.

А я ничего, мелькнуло в ее голове, очень даже ничего…

— Я Митя, — сказал Митя и отступил на шаг.

— Митя? Вас зовут Митя? — переспросила она, не сразу поверив в такое совпадение.

— Дмитрий, — поправился Митя.

Он ничего не понимал. Победа вдруг почему-то захохотала. Звонко и весело. Так, как будто это имя было наследственным источником смеха для многих поколений ее семьи.

— Можно Дима, — решил он исправить положение.

Но Победа взяла его за плечи, притянула к себе и развернула к стенке. На ней, над тем самым местом, где он только что сидел, кривыми буквами куском черного угля было выведено: «Димка дурак».

Ну вот, подумал про себя Митя, повезло. Угораздило же познакомиться с девушкой в том единственном месте, где я — дурак. Он просто не знал, что ему делать, и это рассмешило Победу еще больше. Хохоча, она прислонилась к Мите спиной. Ее волосы коснулись его щеки, губ. И вся Митина злость, его робость куда-то ушли. Митя наклонился и коснулся губами затылка девушки. Это был почти поцелуй. Хотя Сидоренко наверняка сказал бы, что это не считается.

После отбоя Митя еще долго лежал без сна. Он был уже без повязки на лбу, но зато с заплывшим после разговора с сержантом Жияном глазом. Ему было что вспоминать.

Когда Митя, чуть прихрамывая, со швами на лбу и на кителе вернулся в часть, ему снова, как и утром, встретился Школьник.

— Ну как, Бажин, — спросил старлей, вглядываясь в сияющую Митину физиономию, — не сбежал?

— Никак нет, товарищ старший лейтенант, — ответил Митя.

Куда же я теперь убегу, подумал Митя, я же влюбился!

31. Сходка

После обеда, который Игорь провел в заводской столовой, у молодого человека значительно улучшилось настроение. Машина завертелась. Главное, правильно ее завести, а она уж обязательно будет давать результаты. Снова пришла в голову аналогия с театром. На хорошо поставленном спектакле не обязательно присутствовать режиссеру, все и так пройдет успешно. Игорь с невольной дрожью вспоминал глаза Васьки. Однако он силен, этот Сомов, таких не стоит дразнить. Но, в конце концов, я даже даю этим Сомовым шанс. Так бы загнили они тут в своем поганом городке, начали бы со временем пить, жену побивать, а так при моей помощи проживут несколько героических дней. Потом всю жизнь вспоминать будут. Ну, может, дадут им лет пять, не больше. Сейчас не сталинские времена…

По дороге через заводской сквер к административному зданию шел директор Петухов.

Ого, вот еще один артист. Нет, он, пожалуй, еще хуже — жалкий статист, которому дадут пару реплик. Игорь подошел к директору и церемонно раскланялся.

— Изучаю ваш героический завод. Сегодня был в столовой. Надо сказать, щи казацкие обязательно пройдут лейтмотивом через весь мой роман.

Петухов кисло улыбнулся:

— Да, стараемся, знаш-кать, заботимся о рабочем классе. Можете это отметить. — Он быстро вскинул глаза на Игоря и задержал взгляд на полсекунды. — А что же вас еще интересует, молодой человек? Может, наши красивые девушки? Или наши казацкие нравы для специфики романа? Когда вы уезжаете?