Рассуждение о добровольном рабстве

Тогда он велел позвать свою племянницу, мадемуазель де Сен-Кантен[230], и, обратившись к ней, сказал: «Дорогая племянница, дорогая подруга, с тех пор как я узнал тебя, мне казалось, что я вижу в тебе отблеск черт твоей прекрасной натуры, но эти последние услуги, которые ты с такой любовью и заботливостью оказываешь мне в моем теперешнем состоянии, сулят мне еще большие надежды в отношении тебя, чем я ожидал, и я действительно очень обязан тебе за все то, что ты для меня делаешь, и от души благодарю тебя за это. Наконец, памятуя о моем долге по отношению к тебе, прошу тебя прежде всего смиренно повиноваться богу, ибо это, бесспорно, важнейшая наша обязанность и без этого ни одно наше деяние не может быть ни хорошим, ни прекрасным; если же благочестие на высоте, то оно влечет за собой все другие добродетельные поступки. После бога ты должна любить своих отца и мать; мать твою, т. е. мою сестру, я отношу к числу лучших и умнейших женщин на свете, и я прошу тебя, бери с нее пример в твоей жизни. Не увлекайся удовольствиями, избегай, как чумы, тех непомерных вольностей, которые иногда позволяют себе женщины с мужчинами, ибо если даже вначале в них нет ничего дурного, то они мало-помалу портят человека, приучают его к безделью, а отсюда прямой путь в болото порока. Верь мне, что лучшей блюстительницей чистоты нравов является строгость. Я прошу тебя и хочу, чтобы ты помнила обо мне, чтобы память о моей привязанности к тебе была у тебя перед глазами, но отнюдь не для того, чтобы ты горевала и оплакивала меня, — это я запрещаю, насколько я в силах это сделать, всем моим друзьям, ибо иначе могло бы показаться, что они завидуют тому счастью, к которому я скоро приобщусь благодаря своей смерти. И заверяю тебя, дочь моя, что если бы господь предоставил мне в этот час свободу выбора — вернуться ли мне к жизни, или дойти до конца того пути, на который я вступил — то выбор оказался бы для меня необычайно труден. Прощай, моя племянница, родная моя».

Потом он велел позвать к себе свою падчерицу, мадемуазель д’Арсак[231], и сказал ей: «Дочь моя, Вы не нуждаетесь в моих наставлениях, имея такую прекрасную и умную мать, которую мне посчастливилось найти в исключительном соответствии с моими ожиданиями и пожеланиями и которая никогда не поступала неправильно. Благодаря такой наставнице, Вы всегда будете иметь хорошее руководство. Не считайте странным, что я, не будучи связан с Вами никаким родством, беспокоюсь о Вас и вмешиваюсь в Вашу жизнь: Вы являетесь дочерью самого близкого мне человека, так что все, что Вас касается, касается также и меня; равным образом, я всегда заботился и о делах Вашего отца, господина д’Арсак, не меньше, чем о своих собственных; я полагаю, что то, что Вы были моей падчерицей, не будет Вам помехой на Вашем жизненном пути. Вы обладаете красотой и состоянием, Вы молодая женщина из хорошей семьи, Вам остается присоединить ко всему этому только духовные богатства, чего я Вам и желаю. Я не отвращаю Вас от порока, который так противен у женщин, ибо я не допускаю мысли, чтобы что-либо подобное могло прийти Вам в голову, и убежден в том, что самое имя его звучит для Вас ужасно. Прощайте, моя падчерица!»