Сэр Джон не выразил удивления; он был очень тертым калачом, этот сэр Джон, на которого бесполезно было расставлять любые сети, независимо от того, знал он о них, или нет. Ничто в этом мире, если только оно не могло повлиять на его собственный комфорт или безопасность, не могло стереть с его лица мягкую и благодушную улыбку. Он никогда и ничему не удивлялся. Раз или два он задавал вопросы, чтобы прояснить какой-то момент в повествовании — но и только. Когда жена закончила, он сказал:
— Ну что ж, Анна, вы рассказали очень интересную и забавную историю, вдвойне интересную, если мне позволено будет так выразиться, учитывая, что она касается Джорджа Каресфута, и рассказывает ее сама леди Беллами; но, похоже, ваши с ним совместные усилия потерпели неудачу. Что же вы хотите, чтобы я сделал?
— Я хочу спросить вас, можете ли вы предложить какой-нибудь план, который не потерпит неудачи. Вы очень хитры, по-своему, и ваш совет может оказаться удачным.
— Дайте-ка подумать… молодой Хейгем сейчас на Мадейре, не так ли?
— Я в точности не знаю…
— Зато я знаю, — и он достал из ящика стола записную книжку. — Дайте-ка подумать, кажется, где-то здесь была запись… А, вот и она!
— Значит, у вас уже есть план?
— Да, — отвечал сэр Джон в глубоком раздумье, — мне кажется, я знаю, что делать… но мне нужно время, чтобы хорошенько все обдумать. Я поговорю с вами об этом завтра.
Когда леди Беллами ушла, маленький человечек встал, огляделся, чтобы убедиться, что его никто не слышит, и затем, радостно потирая сухие ручки, с небывалым жаром и весьма громко произнес тоном торжествующего удовлетворения:
— Господь предал врагов моих в руки мои!
Глава XL
Через два дня после того, как сэр Джон был посвящен в тайну, леди Беллами посетила Филипа, и визит этот доставил последнему изрядное неудобство. Поговорив немного на общие темы, гостья поднялась, чтобы уйти, но спохватилась.
— Кстати, мистер Каресфут, — сказала она, — я совершенно забыла о цели своего визита. Вы, может быть, помните наш разговор некоторое время назад, когда я передала вам некий забытый долг?
Филип кивнул.
— Значит, вы не забыли, что одним из пунктов нашего небольшого устного соглашения было то, что, если это будет в интересах всех участвующих сторон, старая няня вашей дочери не должна оставаться в вашем доме?
— Я помню.
— Знаете, я не могу отделаться от мысли, что для Анжелы, должно быть, очень плохо находиться в обществе такой необразованной и не очень утонченной женщины, как Пиготт. Пожалуй, я все же посоветую вам избавиться от нее.
— Она живет в моем доме уже двадцать лет, и моя дочь очень привязана к ней. Я не могу ее выгнать.
— Увольнять старого слугу всегда больно — почти так же, как выбрасывать старое платье; но когда платье изношено, его
— Не представляю, как мне сделать это.
— Я вполне понимаю ваши чувства, но ведь соглашение подразумевает обязательства с обеих сторон, не так ли? Особенно соглашение «за полученную выгоду», как говорят юристы.
Филип заметно поморщился.
— Лучше бы я никогда не имел с вами никаких соглашений!
— О! Если вы хорошенько подумаете, то, я уверена, не станете это утверждать. Ну, значит, решено. Полагаю, она скоро уедет. Я рада, что вы так хорошо выглядите — совсем не так, как ваш кузен, уверяю вас. Я не слишком высокого мнения о состоянии его здоровья. До свидания, напомните обо мне Анжеле. Кстати, я не знаю, слышали ли вы, что Джордж получил решительный отпор в этом направлении; в настоящее время он не намерен больше ни на чем настаивать, но, конечно, соглашение остается в силе. Никто не знает, что принесет нам завтрашний день.
«Что касается тебя и моего любезного кузена, то я очень удивлюсь, если за этим не последует какая-нибудь подлость! — подумал Филип, услышав, как хлопнула входная дверь. — Что ж, придется покончить с Пиготт… Будь проклята эта женщина с лицом злой колдуньи. Лучше бы я никогда не отдавал себя в ее власть; железная рука довольно отчетливо ощущается сквозь бархатную перчатку».