Рассвет Полночи. Херсонида

200 Херсонида То под навислостыо скалы Покрова ищут для себя. И я, - я также уклонюсь Под сей камнистый, грозный свес И буду ожидать чудес... Се! - там в окрестностях селенья Шум раздается вещих птиц, То гогот гуся, то крик врана! Се! - петел громко возглашает! Конечно, сей печальный вестник, К пределам обратясь грозы, Провозвещает неба гнев И слезный час страданья твари! Се! - петел повторяет весть! Конечно - между сил небесных Совет ужасный заключен, Чтоб бури с громом покатить Под рдяным троном Иеговы\ Все, - все теперь недоумеет, Дрожит, - трепещет - и немеет; Но вдруг внезапный быстрый блеск Сверкнул - и дальний юг рассек. Чем гуще мрак, тем блеск ярчее. Не таково ли светоносно Горящих царство Херувимов? Не се ли тот объемный миг, Что мещет в дольний мир с эфира Всевидящее страшно око! Но ах! - в одно ли место мещет? Нет - там и здесь, - спреди и с тылу Иль вдруг меня вокруг объемлет; Куда ж теперь бежишь, несчастный? Куда укроешься от ока, Что, в быстрых молниях блистая, Тебя преследует повсюду?

Песнь шестая 201 Чу! там гремит! гремит протяжно! Какие бурные колеса Ревут по сводам раскаленным? Не тьма ли молотов колотит В горнилах тверди углубленных? Или теперь природа страждет? Или грядет Судья вселенной С своим лицем молниезрачным? О караибы\ - вы кого При храминах отверстых ждете? Того ль, что в молниях багряных И в громе от страны восточной На ваш камнистый снидет холм1 И в вашем шумном синагоге Откроет вам в себе Мессию, Который возвратит Салим И Соломоново блаженство? Сего! - так это царь от мира; А сей есть Судия небес, Который ваше заблужденье Единой молнии чертой Довлеет в миг един рассечь! «Ужасен глас Твой, Судия! Глагол Твой дольний мир колеблет. Тебе предыдет сонм огня; Зодиак чресла вкруг объемлет, А мрак и буря за Тобой; Ты в ужас облечен такой, На ветреных крылах несешься; Какой же приговор, - о Боже, 170 180 Цжуфут-кале, так называемая жидовская крепость, построенная на одной высокой горе в Таврии близ Бахчисарая, где живут евреи, во многом отличные от польских.

202 Херсонида Ты робким тварям изречешь, Сим червям немощным и слабым? Ужели Ты - небесный Отче, Который потрясаешь сферы, Колеблешь словом твердь без меры, Которого единый взор Средь самой чистоты души Провидит черноту сокрыту, И что? - в святом зрит существе Духов шестокрылатых тьму, - Ужель перуны устремишь В пылинки малы, оживленны Твоей любовью бесконечной, На коих Ты среди перунов Осклабленным лицем взираешь? Нет, паче громовым ударом Ты рассекаешь гордый дуб, Чем нежный и смиренный мирт. Ах! горделивый человек! Ты, что одеян в власть пустую, Совсем не знающий того, О чем ты более уверен, Ты, что перед лицем небес, Подобно как уранг-утанг{ Тщетою токмо раздраженный, Мечты пустые представляешь, Что Ангелов приводят в слезы, - Страшись пылающей десницы! Сей глас, ревущий в черной туче, Гремит для стропотных сердец И в них вселяет бледный трепет; Тебе же, о душа невинна, Языком кротким Серафима Род большой обезьяны, совсем похожей на человека.

Песнь шестая 203 Мир, тихий мир средь бури шепчет; Душа! не содрогайся в буре! Содрогнется ли тот, кто чист? Подвигнется ли тот, кто прав? Хотя б ревуща пала твердь В развалины вселенной дымны, - Сей дух неустрашим пребудет. О! - пощади тогда меня, Неизреченный Судия! Се! здесь колена преклоня И с томным содроганьем сердца Лобзаю ризы Твоея Воскраия огнеобразны! Я трепещу звучать на арфе; Но Ты позволь хотя с дрожаньем Взыграть на арфе страшну песнь». Еще черта мелькает сиза! Едва мелькнет - зияет туча И вдруг сжимается опять, Сжимается - зияет паки И протягается, объемлясь Огнепалящим всюду морем. Уже от ската Чатырдага И от других стремнистых гор К соседним скатам стук отдавшись, И многократно отражаясь, Несчетны делает углы В своих быстротекущих звуках. Чу! гул троякий, пятеричный! Он подлинный перуна глас Твердит в твердынях долго, долго. Когда совокупит в едино Все звуки меди в дольнем мире, То все они, совокупленны Против него, - лишь суть жужжанье.