Рассвет Полночи. Херсонида

Поэзия С.С. Боброва 433 ва «Утренний свет» в 1778-1780 гг., а в 1785 г. вышел отдельным изданием12. Бобров явился одним из первых в русской поэзии подражателей Юнга и, пожалуй, самым значительным. Его влияние более всего заметно в ранних стихотворениях Боброва, причем, как показала Л.О.Зайонц, ориентировался он тогда премущественно на лексику и стиль перевода Кутузова13. Влияние Юнга ощутимо и в позднейших его сочинениях, но уже не является доминирующим. Первым выступлением Боброва в печати стало религиозно-дидактическое стихотворение «Размышление на первую главу Бытия»14. Оно было опубликовано в журнале «Покоящийся трудолюбец», где печатались труды «университетских питомцев», на почетном месте - в начале очередного номера. Этой публикации, сразу поставившей автора в число самых многообещающих университетских стихотворцев, содействовал Херасков. Для «Рассвета полночи» Бобров переработает стихотворение почти до неузнаваемости (№ 100 наст, изд.) и сопроводит примечанием: «Это первое в жизни произведение моей музы и первая дорога к Парнасу, особенно показанная ей нынешним героем российской поэзии М(ихаилом) М(атвеевичем) Х(ерасковым)». Роль последнего не ограничивалась содействием публикации. Видимо, именно Херасков, который вообще любил покро- 12 «Плач Эдварда Юнга, или Ночные размышления о жизни, смерти и бессмертии, в девяти нощах помещенные; с присовокуплением двух поэм: 1) Страшный суд, 2) Торжество веры над любо- вию, творения сего же знаменитого писателя». 2-е изд. Ч. 1-2. М., 1785. Приложены к изданию переводы ранних его поэм: «The Last Day» (1713) и «The Forse of Religon, or Vaniquished Love» (1715). 13 См.: Зайонц 1985. Ср.: Лльтшуллер 1988; Левин 1990. С. 198-200. 14 ПТ. 1784. Ч. 2. С. 1-5. В этом первом произведении Боброва можно усмотреть полемику с гностическими взглядами розенкрейцеров на происхождение мира как последовательность эманации Божества, которые Шварц излагал в своих лекциях (см.: Коровин 2004. С. 14-15).

434 В Л. Коровин вительствовать молодым талантам, внушил Боброву уверенность в своих силах и поощрял его поэтические упражнения. В позднем, посвященном Хераскову стихотворении «Успокоение российского Марона» (1805) Бобров вспомит о его покровительстве с благодарностью: Я долго в юности безвестной Еще во тьме себя не знал; Мой спящий Гений в сфере тесной Едва ль когда б из ней восстал; Он век лежал бы в прахе скрытый. (...) Тогда Марон сей мне явился Аланских песней божеством; Никто, - лишь он с улыбкой тщился Мне указать небесный холм; Он сгиб души моей раскрыл. Так, - я сперва ему обязан, Коль мой соотчич внемлет мне; И чести знак мне им показан, Коль не стыдит чело мое Священных ветвей от дубравы. (№ 264, ст. 66-86) В «Покоящемся трудолюбце» появились еще три стихотворения Боброва: «Осень», «Любовь» и «Ночное размышление» («Уже в проснувшемся другом земном полша- ре...»)15. Вместе с первым его стихотворением они образуют определенный цикл: творение мира и человека («Размышление на первую главу Бытия») - блаженная весна Адама, грехопадение, подчинение человека времени и смерти («Осень») - спасительное действие Любви в истории вселенной («Любовь») - конечная катастрофа, явление новой земли и нового неба («Ночное размышление»). Последовательно 15 ПТ. 1785. Ч. 3. С. 170-174; Ч. 4. С. 129-134, 138-142 (2-е ред. см. соответственно № 105, 108 и 101 наст. изд.).