Рассвет после ночи

Разговор с главным следователем оставил тяжелое впечатление. Никоса тревожило, что желание объективно вести следствие наталкивается на чье-то упорное сопротивление, и в такой ситуации нетрудно догадаться, к каким результатам это может привести. Если следствие «учтет» давление «солидных верхов» — согласится с версией об уголовном, а не политическом характере преступления в Пирее, — это может в определенном смысле повлиять и на будущий судебный процесс над главарями хунты. Допустить, чтобы процесс, которого требует и с нетерпением ждет общественность, был бы заранее обречен на провал, нельзя. Во имя справедливости и памяти погибших участников антихунтовского сопротивления. Поэтому Никосу Ставридису опять пришлось отложить творческую работу и включиться в борьбу за то, чтобы совершенные агентами хунты преступления квалифицировались как политические, антинародные и соответственно с этим судить главарей хунты и их многочисленных пособников. Левые силы организовали кампанию протеста против давления на следствие.

После долгих проволочек, частых откладываний слушания дела суд над главарями хунты все же начался. В группе иностранных журналистов Юрий Котиков приехал к зданию тюрьмы Коридаллос и у входа случайно встретился с Еленой Киприанис.

— На фасаде этого здания не хватает цицероновского изречения о том, что нужно воздавать каждому свое, — сказала она. — Или же шиллеровское, что злому злой конец бывает.

В большом зале суда Елена и Котиков сели рядом.

— Вы всех этих знаете? — спросил журналист, кивнув на места для подсудимых.

— Всю волчью свору нет, только нескольких вожаков.

В зал длинной цепочкой вошли подсудимые. Елена тихо называла их имена своему соседу:

— Пападопулос… Паттакос… Макарезос… Йоаннидис… А вот и этот… Пацакис.

Котиков увидел, что Ясон Пацакис бросил быстрый взгляд на Елену, но сразу же сделал вид, что не узнал, продолжая кого-то искать среди публики. «Черные полковники» и генерал Йоаннидис сидели на последней скамье, совсем близко от, Елены и Котикова, были им хорошо видны… Но во время процесса все внимание было сосредоточено на небольшом возвышении, на которое поднимались для допроса свидетели: очевидцы, родственники, бывшие подчиненные подсудимых… В первый день суда перекрестно допрашивались главари хунты и их первые жертвы, среди которых были бывшие депутаты парламента, члены правительственных кабинетов, военные чины…

— Если бы вместо судебного зала это была бы учебная аудитория, — наклонилась Елена к Котикову, — показалось бы, что идет урок анатомии.

— Анатомии хунты?

— Анатомии предательства.

Судьи, представители обвинения, многие свидетели вскрывали действительно анатомию предательства — секреты, механику, коварство хунты… Назывались имена прогрессивных деятелей, которые были в «самом черном списке хунты», подлежавших физическому уничтожению. Среди первых жертв значился и певец-коммунист Никос Ставридис. Когда было произнесено имя грека, который с группой «радистов» вел передачи против хунты, Пацакис не удержался, повернулся в сторону Елены. Их взгляды встретились. И Пацакис не выдержал — первым отвел глаза, с показным равнодушием уставился на судей.

В работе суда был объявлен перерыв. Елена и Котиков оказались в тесном проходе, который вел в тюремную половину здания — туда, где находятся подследственные. Один из охранников предупредительно поднял руку, дескать, дальше хода для посторонних нет. Елена и ее спутник повернулись и увидели, как по проходу ведут подсудимых. Последним шел Ясон Пацакис. Елена в упор смотрела на своего давнего знакомого и врага. Поравнявшись с Еленой, Пацакис еле кивнул и тихо произнес:

— Вы опять вспомнили свою родину?

— Я приехала посмотреть на тех, кто ее предал, — последовал ответ.

Тут подскочил охранник и рукой сделал знак подсудимому — идти вместе со всеми в тюремную половину здания. Когда Пацакис скрылся, Елена горько усмехнулась:

— Поистине, злому злой конец бывает.

Однако дождаться конца судебного процесса Елене не довелось, да и разучивание партии русской мадонны тоже пришлось отложить. Из Лондона Ставридисам позвонил Шерлок Джекобс, поделился новостями и в конце сказал, что его младший брат Джордж в тяжелом состояний лежит в одной из больниц Парижа, где он продолжал поиски давно вывезенных эллинских скульптур. О звонке английского друга Никос сообщил за поздним ужином, когда все были в сборе.

— Последствия давней стычки в крепости, — сказал он, когда разговор зашел о несчастье с археологом Джорджем Джекобсом. — Видимо, его травма трудноизлечима.

— Да, почти неизлечима, — грустно произнесла Елена.

— Как же он там один? — спросила с беспокойством Хтония.

— Шерлок сказал, что брата навещают его греческие друзья, оказывают содействие сотрудники нашего посольства в Париже, — сказал Никос.

— У него есть семья, жена? — спросила Лулу и посмотрела на Елену, но та молчала.

Прервав долгое молчание за столом, Никос предложил:

— Надо узнать, где он находится, и позвонить в Париж.

— Звонить не надо!. Я должна там быть, — твердо произнесла Елена.