Рассвет после ночи

Вечером у Ставридисов была уже не одна гостья, а вся группа чилийцев, которую Лулу встретила на Акрополе. Многие молодые чилийцы — политические эмигранты — жили и учились в Москве, Софии, Берлине, Праге… Когда Никос поздно вечером пришел домой, первое, что он услышал, — это нестройный хор, поющий «Подмосковные вечера». Пели на разных языках. Никос различал русский, немецкий, испанский. Хором дирижировала Лулу, за роялем сидели сразу двое — Костас и Мирто. И звучало много гитар. Никос, боясь помешать, вошел в комнату, лишь когда отзвучали последние аккорды. Гости встали и аплодисментами встретили известного греческого певца и композитора.

— Амигос! Очень рад видеть вас и сердечно приветствовать, — сказал Никос. — Лусию я уже знаю. Рад буду познакомиться и с вами, дорогие гости. Нас сблизила песня, и с песни начнем нашу дружбу. Если только вы согласны, амигос.

Гости опять зааплодировали. Никос сел за рояль:

— Эта мелодия родилась после того, как мы услышали песню Луиса и рассказ Лусии. У нее еще нет слов. Но, может быть, они появятся в эти дни.

И Никос начал играть, в мелодии слышалось эхо выстрелов, греческие мотивы перемежались с чилийскими, и поэтому мелодия звучала на родине Геракла и Прометея как гимн международной солидарности.

Утром к Ставридисам приехал Алексис и привез пропуска на судебный процесс для Лусии и Лулу. В зале Коридаллоса чилийка была как натянутая струна — напряженно и внимательно слушала все, что переводили ей Алексис и Лулу. Когда в зал вошли подсудимые, Алексис назвал имя бывшего главаря хунты.

— Пиночет, — произнесла Лусия, вглядываясь в Пападопулоса. — Вожак волчьей стаи в Чили. Мы увидим чилийскую хунту на скамьях подсудимых! О, как хочется отомстить убийцам!

Тот день на процессе назвали «женским». На возвышение поднимались матери, сестры, жены, невесты погибших студентов Политехники. Все ждали появления матери «девушки в белом». Больная, еще сильнее состарившаяся гречанка с помощью двух женщин, поддерживавших ее, с большим трудом поднялась на трибуну и долго не могла произнести ни слова. Мать погибшей Нисы, казалось, взглядом испепеляет этих нелюдей, потерявших человеческий облик.

— Я всегда думала, — медленно, глухим голосом начала старая гречанка, — что женщины дают жизнь человеку. Какие же матери родили этих зверей? Да и женщины ли родили? Волков рождают волчицы. Но эти фашисты хуже волков. Они могли расстрелять, уничтожить, бросить под танки и грудных детей, и немощных стариков. Они отняли у нас самое дорогое! Отняли наших детей!

Лулу и Алексис быстро переводили слова несчастной женщины чилийке, которая сидела сильно побледневшая, не в состоянии справиться с внутренней дрожью. Лусия крепко вцепилась в деревянные перила. Крайний подсудимый, сидевший с низко опущенной головой, видимо, почувствовал полный ненависти взгляд женщины в черном пончо и повернулся к ней.

— Проклятый Пиночет! — горячо прошептала Лусия.

Тот еще сильнее втянул голову в плечи…

Мать Нисы Гералис продолжала говорить:

— Какой ценой ответят эти ироды за наше неутешное горе? Только ценой своей подлой жизни. Этого требуют матери, удел которых — давать жизнь своим детям.

— Браво! — не удержалась Лусия и захлопала в ладоши. — Браво, мадре!

Чилийка вскочила на ноги. В своем пончо она была похожа на черное знамя, поднятое над толпой.

— Браво, мадре, браво! — кричала Лусия.

Из разных концов зала послышались крики:

— Браво! Браво! Браво!

Председательствующий ударами гонга пытался утихомирить громкие возгласы, навести порядок в зале. Когда с большим трудом удалось это сделать, председательствующий сказал:

— Нарушать тишину в зале суда не разрешается никому. Прошу всех иметь это в виду!

И бросил взгляд в сторону гостьи в черном пончо.

После заседания суда по дороге в столичный зал «Пандиос», где проходили заседания участников конференции солидарности с чилийским народом, Лусия сказала своим греческим друзьям:

— Я словно видела, как судят Пиночета и его черную свору, как заставляют их втягивать голову в плечи, отводить трусливые взгляды. Спасибо вам, амигос.

— И тебе, Лусия за нашу греческую мадре! — обняла подругу Лулу.

— Мы сегодня на вечере политической песни расскажем о твоем поступке, Лусия! — сказал Алексис.

— Неужели после того, что происходит в судебном зале, эти волки смогут жить среди людей? — даже остановилась Лусия.

— У фашистов есть свои адвокаты и плакальщики, — ответил Алексис.

— Сорная трава пробивается даже через асфальт, — сказала Лулу.

— Значит, борьба и еще раз борьба! — воскликнула чилийка.

В фойе «Пандиоса» художники разных национальностей создали большое панно: «Руки Геракла и огонь Прометея — вечные символы борьбы добра со злом».

Похоже на мелодию самого Никоса. Смотрю на эту картину и слышу мелодию нашей солидарности, — сказала чилийка. — Даже слова слышу, честное слово, слышу.

На вечере политической песни Лусия должна была по программе начать с песни о привидениях с паучьей свастикой.

— Я спою вам песню нашего греческого друга Никоса Ставридиса, — неожиданно объявила чилийка и подняла гитару погибшего Луиса.