Рассвет в декабре

— Ходят там, ходят!.. От угла до угла… туда, сюда… все ходят… ходят…

И тут же, следом, вскоре появляется вдруг она сама. Ко мне даже не заглядывает.

— С приездом вас, мадам! — приветствует Филатов. — Нагулялась? И говорить не можешь? Трясет тебя?.. К печке жаться — это тебе не поможет. На уж, хлебни из флакончика.

— Не надо.

— Ну трясись дальше.

— Пес с ним, дайте, отхлебну.

— Мерсите вам, а не «пес» надо отвечать… На! Ты нос зажмурь, не дыши, пока не хлебнешь. Поняла? Потом дыши.

— Ох!.. Огонь!..

— Ага, мое крепенькое… Кончили разговоры?

— Кончили… Ох, по всем жилкам побежало, спасибо. Кажется, кончили, слава богу.

— Зовет обратно?

— Ага… Даже план у него готов: объяснить, как это получилось, что я с первого захода не доехала… Зовет?.. Куда там! Требует!

— Ну а ты ему что?

— Дайте еще глотнуть… Мороз на улице… Что я ему? Лепечу чего-то, а губы сводит. И хамила, и грубила, и просила.

— А он тебе что?

— Молоток. «Ты добровольно дала мне свое согласие». — «Помню я про согласие, помню, — говорю. — Ты в меня влюбился, помню, но ты же видел, что я в тебя не влюбилась? Видел или нет?..» — «Все равно, ты добровольно дала согласие за меня замуж, следовательно…» — «Что следовательно? Обманула тебя? Ладно, моя вина, но вот теперь я тебе говорю: не любила я тебя. Виновата, а не люблю. Как теперь по-твоему? Тебе это ничего?» — «Печально, но поскольку…» — «Так мне все-таки с тобой ехать? Настаиваешь?» — «Я своих решений не меняю и от своего отношения к тебе не отказываюсь…» А я ведь, правда, сперва хотела у него прощения просить, все-таки живой человек…

— Деревяшка! — благодушно вставляет Филатов и опять весело звякает своей стеклянной пробочкой. — Пень!

И тут опять с улицы в окошко стук.

— Нет, я не выдержу! Опять меня!.. Что мне ему сказать, отпустил бы мою душу…

— Я тебе слово назову, хочешь?.. Ты ему только скажи: давай польтами поменяемся и будем гулять дальше. А то на тебе дерюжка насквозь светится, а на нем демисезон с ворсом.

— Ну вас совсем! Ухх, опять стучит, дятел. Опять идти.

Тут я опять ничего не помню, кроме дурного ожидания. Безотрадного сознания, до чего мне сейчас плохо, но это еще только ожидание, а скоро будет по-настоящему худо, навсегда и совсем. И даже когда она в последний раз хлопнула дверью, вернулась в дом, со двора так пахнуло ночным морозцем, зубами стучит, не может слова выговорить, второпях кое-как раздевается, чтоб скорей под одеяло нырнуть, и потом лежит рядом со мной, все тело как ледяшка и трясется, не может остановиться, — я лежу не шевельнусь и все жду, ожидаю, что будет.

— Ну, продала я тебя, миленький… Искала тебя по всем городам, с ума сходила, нашла и вот… Нечаянно, а продала… — слова невнятно выговаривает, как бывает, когда скулы сводит от холода, и голос прерывается, будто приходится сдерживать смех.

Филатов, конечно, не спит, прислушивается, ничего толком разобрать не может и строго прикрикивает:

— Ясней говори, чего там натворила! Не бормочи под нос! Чего он тебе?

— Теперь все… Совсем новый разговор… Спуталась с подонками! Этого так нельзя оставить… Он все знает. Что ты еще документов не получил. И его долг довести до сведения, не знаю кого. Начиная с Аникеева… Заметил, что я испугалась, и тут он как на коня вскочил и на меня сверху вниз… нет, хуже: я ему теперь и не нужна… он теперь разгадал, что я знакомство с ним завязала с такой целью, чтоб использовать его служебное положение… Но он разгадал!

— Ай-яй-яй-яй!.. — тоненько и протяжно запел Филатов. — Ишь чего придумал!.. А ведь оно, пожалуй, и не без того? Оно, пожалуй, и правда, а?

— Да, я ведь повсюду искала… А тут комиссия, я ему все и рассказала, что надо и чего не надо, помочь просила. Выходит, продала. Теперь он все припомнил. Похлопочет!

— Это он с досады, с мужицкой злости… Это сгоряча. Покипит и выдохнется. А что ты ему наболтала, умница? Зарезал кого твой Калганов? Преступление сделал? Тайна у вас ужасная?

— Никакой ужасной тайны у нас нет. А если опять придется разбираться? Уж горели в этом огне, горели и погасли, а я, дура, свежих дров подкинула.

— Говорю тебе, перекипит у него обида, он и плюнет!

— Не знаете вы его, Филатыч! Думаете, он мстить пойдет? Вот нет! Он уже себя вполне уверил, что это его такая обязанность и он выполняет долг! Верит, честное слово!.. Искренне верит, не притворяется, но только у него его долг почему-то каждый раз, удивительным образом, оказывается в аккурат… совпадает с его интересом… с пользой. Ну можешь меня благодарить, как я тебя подвела.

Я лежу, эти их переговоры с Филатовым слушаю и даже понимаю, но чувствую только одно, что она сейчас рядом со мной и не бросит меня, не уйдет, а там будь что будет! Потихоньку ее успокаиваю, ведь правда никого я не убивал и тайны у меня не было никакой. Я все существенное уже рассказывал Аникееву.

— А про монастырь рассказывал? — шепчет она мне в самое ухо. — Почему ты в монастыре оказался, а не в колонне с другими заключенными, когда их в каменоломню вели?

— Нет, не говорил. Просто чтоб еще лишней путаницы не выносить. Спасибо, главное размотали. А это уж подробность.