Рассвет в моем сердце

Во рту привкус ржавого железа. Опухли губы. Но боль казалась притупленной, ее подменил страх. Забившись под стол в кабинете, я боялась дышать. Когда-то особняк был моим сказочным замком, теперь – клеткой. Пахло деревом и книгами, но из-за слез заложенный нос едва различал запахи. Все внутри меня замерзло, оцепенело, и это пугало, ведь боль испытывают живые люди. А я? Живая? Он… меня?..

Никогда прежде Доминик так сильно меня не бил. Я привыкла замазывать тональным кремом синяки и отмывать кровь от случайных падений, но сегодня… Я потрогала губу: она стала в три раза больше. Что, если в этот раз он не рассчитал силу? Он сказал сегодня: «Я убью тебя». Он как будто мечтал навсегда запереть мою душу здесь.

Я проведу вечность в его кабинете, одна, в темноте? От подобной мысли слезы просились наружу, капали и холодили раны. Я зажала ладонью рот, а второй рукой сделала порез на запястье ножиком для писем. Получилась неглубокая царапина, слишком тряслись руки. Смерть пугала меня, пусть и пару лет назад я, глупая девчонка, звала и кричала, чтобы смерть скорее меня забрала. Но сегодня… я хотела что-то почувствовать. Я жива! Только в моменты отчаянья так сильно ценится жизнь.

Я почувствовала легкое покалывание, мягкое, почти нежное, когда рубиновая кровь стекала из пореза. И поняла: я тут, в своем теле, в Лондоне. Но в другой раз… может повезти меньше. Или не повезти вовсе. Доминик – акула. Он вкусил кровь. Он не остановится. Сегодня удача благосклонна ко мне, но даже у кошек жизни не бесконечны. Чем я лучше?

Ему удалось обмануть меня, но шанс спастись еще есть.

Крепко закрыв заплаканные глаза, я будто увидела себя со стороны: слабая, кроткая, зависимая от обстоятельств. Идеальная жертва, о которой недолго будут скорбеть. Едва ли искренне. На моих похоронах скажут: «Виновата сама. Она легко могла уйти. Она могла…» Бесконечные обвинения сквозили бы меж слов сочувствия, как пронырливый сквозняк. Заслужила. Заслужила? Точно нет! Каким образом я могла так подумать?! Я гора ошибок. Но не заслужила подобного. Никто не заслуживает подобного.

Всхлип вырвался из груди и смешался со стуком капель за окном, вывел меня из состояния покорности перед своей судьбой. Я всхлипнула снова, смахнула капли крови с пореза и вылезла из-под стола. Встала, пошатнулась, поправила волосы, что прилипли к мокрым щекам. Интересно, смогу ли я говорить? Горло саднило. Я нашла телефон и набрала 999.

Сейчас и проверим, насколько желание свободы сильнее страха.

Осень, 2016. Москва

Ты больше не имеешь власти надо мной!

– Ай! Сука!

Я открыла глаза. Во рту опять привкус железа: сильно прикусила губу. Облизав кожу, я опустила взгляд. Ох, черт. Мой нож упирался Олегу в грудную клетку. Благо не лезвием, а рукояткой. Мы вновь стояли вдвоем – остальные покинули лифт.

– Что творишь, идиотка?! – заорал Олег и попытался выбить нож.

Лезвие скользнуло по ладони, и я ощутила острую боль. Значит, я жива. Перевернув оружие правильной стороной, направила его на Олега.

– Отошел. Быстро.

– Ты больная?! – взвизгнул он. – Я ментов сейчас вызову!

По стенке я достигла дверей и шагнула из лифта в коридор.

– Скорую лучше вызови. Себе, – ответила холодно.

До кабинета Марии оставалось шагов десять, когда я полностью успокоилась. Переключилась на работу. За это я и любила свою новую реальность, в которой есть место только переживаниям о том, примет ли начальница мой отчет.

Чем ближе я подходила к кабинету, тем отчетливее слышала голоса за дверью. Я застыла в замешательстве. Если войду сейчас, избегу фраз «Воронцова, вас можно ждать вечность. Так трудно сделать работу вовремя?» или «Вы задумывались, куда пойдете, если потеряете свое место?», но вдруг беседа чрезвычайно важная? Я обязательно услышу в свой адрес: «Воронцова, вас учили стучаться? Неужели ваше воспитание настолько убогое, что вы не можете подождать несколько минут?!»

Не найдя верного решения, я притаилась у двери. По голосам узнала: говорили Мария и Эдуард. Главные люди в компании. Люди, знакомые с Константином. А речь, кстати, шла о нем. Поэтому беседа увлекла меня настолько, что я напрочь забыла о правилах хорошего тона. Например, не вторгаться в частную жизнь начальников.

– Маш… – голос Эдуарда взволнованно дрожал. – Этот щенок… Коэн… Он действительно вернулся. Слухи подтвердились. Я видел его в парке.

– Заметно, – усмехнулась Мария. Она, вероятно, имела в виду его распухшую покрасневшую челюсть. – Встреча оказалась теплой.

– Маша, ты только скажи, и я повторю то, что сделал в переулке.

Я подняла брови. Начальница и подчиненный друг с другом на «ты»? А как же профессиональная этика? И что значит «повторю»? Эдуард причинил Косте вред? Эта мысль забурлила в моем животе огненным комом.

– Не надо, Эдик, – ответила Мария. Ее каблуки стучали по паркету: начальница ходила кругами.

Я представила, словно двери не было, как скривились от недовольства ее губы в неизменно красной помаде: Мария всегда так делала, когда ее кто-то злил.

– Попробуем по-хорошему. Костя соскучился, раз осмелился приехать.