Напряжение било по вискам. Я отвернулся и оглядел кабинет: панорамные окна, минимум светлой дорогой мебели, стерильная чистота. Год назад Мария купила похожую по дизайну квартиру и сказала, что это лучшее вложение моих средств. Но я до сих пор не смог до конца переехать из съемного лофта-студии. Мне нравилось творить в маленьком пространстве, видеть разбросанные по полу кисточки и банки из-под газировки, а еще там холодильник в шаговой доступности.
– Что это? – прервала поток моих мыслей глава «Пейнт».
Она выбросила крафтовую бумагу в ведро под столом и рассматривала картину.
Я подскочил, подпрыгнул – глупый мальчишка! – осадил себя и максимально спокойно подошел к Марии. Чтобы создать картину, я потратил свой выходной и, преодолев нелюбовь к зиме, пять часов провел на Воробьевых горах. Рисовал Москва-реку, заснеженные холмы, улыбчивых прохожих. Я едва не присвистнул от восторга – в лучах солнца масляные краски переливались, и пейзаж выглядел живым, объемным.
Но Мария ничего больше не сказала. Она отпустила края, и холст с грохотом упал на ее рабочий стол.
– Мы сможем продать картину? – растерявшись, задал самый идиотский вопрос. Дубина, надо было сначала спросить, довольна ли она.
Мария медлила с ответом, а я любовался ее профилем: аккуратные черты, нос с легкой горбинкой, пухлые губы и длинные черные ресницы; солнце ласкало ее загорелую кожу и играло бликами на волосах. Она – произведение искусства. Почему же не разрешает нарисовать себя?
– Дорогой, – наконец ответила моя Богиня, – ты на
Сглотнув горькую слюну, я прошептал:
– Виртосу неповторим, у него уникальный стиль. Его картины продаются в сорока странах мира…
– Вот! Нам нужна его картина.
Вопрошающий взгляд Марии согревал, и я невольно улыбнулся в ответ. Мне всегда становилось хорошо, когда она радовалась из-за меня. На секунду я забыл, зачем пришел, а Мария грациозно поднялась со стула и коснулась ладонью моей щеки:
– Ты талантливее этого… Виртосу в миллион раз. Я уверена, ты сможешь повторить его стиль, и наш заказчик останется доволен.
Я оторопело заморгал.
– А моя картина? Я плохо нарисовал?
Ладонь Марии на моем лице дрогнула.
– Красиво, очень! Дорогой! – похвалила Мария и похлопала меня по щеке. Ее пальцы скользнули ниже, по небритому подбородку, и, достигнув пуговиц рубашки, быстро расстегнули две верхних. Мария с придыханием заговорила: – Сосредоточься на том, что я говорю тебе делать. Ты же знаешь, что это, – она ткнула длинным красным ногтем в мой пейзаж, – коммерчески не успешно. В «Пейнт» рисуют на заказ реплики знаменитых картин. Желание заказчиков – закон. Пусть думают, что мы достаем для них бесценный раритет. А твой… рисунок. Повесь его в гостиной квартиры. Когда, кстати, ты переедешь?
Вместо ответа я неопределенно пожал плечами. Занятый придумыванием оправдания, почему мне неуютно в московской высотке, я на секунду потерял нить разговора. А вспомнив, зачем я здесь, с сожалением посмотрел на картину. Не буду же я рыдать, как девчонка! Подумаешь, не понравилось, что я нарисовал. Значит, не таким красивым вышел пейзаж. Буду стараться лучше. И однажды…
– Твои работы обязательно оценят, солнышко, – заверила Мария. – Но сначала мы должны заработать много денег. Чтобы потом ты мог творить в удовольствие. Сейчас ты стараешься для нас, – ее губы почти касались моих, – для меня и тебя.
Голова закружилась. От ее пряно-восточного аромата, от ее ловких пальцев – она продолжала расстегивать мою рубашку, – от манящего выреза ее кофты… Проследив за моим взглядом, Мария улыбнулась и положила мою ладонь на аккуратную половинку своей груди. Я сжал пальцы – Мария застонала. Все вылетело из головы, уступив место влечению, восхищению, любви. Моя. Эта женщина – моя. Она ведет меня к успеху. Знает больше. Понимает лучше. Я в Москве благодаря Марии. Я счастлив.
– Иди сюда, – она скинула с моих плеч рубашку, – поцелуй меня.
Я с готовностью наклонился к ее красным губам. Забыл обо всем.
Ну и что? Хрен с ней, с этой картиной! Мелочи. Глупости. Даже в гостиной моей новой квартиры эта бездарная работа недостойна висеть.
Утро без русского рэпа? Сосед меня балует! Ах да, сегодня же понедельник.
Я потянулся, предвкушая пять дней тишины и покоя. Но стук в дверь напомнил: выспишься, Костя, на том свете. Честно говоря, «стук в дверь» – мягкое определение, точнее сказать: барабанная дробь. А дверь-то железная, и звон разлетался по всему лофту.
Не до конца проснувшись, я перекатился с матраса и, глотнув красного полусладкого из открытой бутылки, поплелся искать одежду. Глянул на циферблат. Полдень?! За дверью – будущий труп. Я не привык вставать рано, учитывая мой образ жизни, а полдень – это рано.