Рассвет в моем сердце

Облегченно рассмеявшись, Костя кинул пальто на край застеленного пледом матраса. Я последовала его примеру – положила на матрас свою куртку: ни прихожей, ни вешалок в квартире не наблюдалось. Витал стойкий аромат масляных красок, пахло также сигаретами с гвоздикой и немного вином.

– Поставить музыку? – Костя направился к холодильнику и достал две бутылки слабоалкогольного пива.

– Рано же… и пяти утра нет.

– Мой сосед снизу оценит, – последовал ответ, и в голосе Кости отчетливо слышалось злорадство. Не хватало закадрового жуткого смеха и адского пламени.

– Давай помолчим, – предложила я.

Мы сели на матрас, чокнулись бутылками, выпили.

– К-хм… – Костя разглядывал этикетку, а я разглядывала его, все сильнее изумляясь: случайная встреча на мосту в корне изменила мою жизнь.

Если в молчании и была неловкость, то я ее не ощутила. Уютное молчание – главная проверка на совместимость (не считая совместного быта, конечно). Спокойствие рядом с Костей дополнялось трепетом увлеченности, подкрепляя мою уверенность в правильности безумных поступков.

Костя извинился, отошел в ванную, а я поставила бутылку на пол и прогуливалась по квартире. Вниманием завладела полка с фотографиями. В первой деревянной рамке – снимок мужчины и женщины. Они стояли на Красной площади, и на вид им было не более тридцати лет.

«Наверное, его родители», – подумала я и сразу заметила сходство. У мужчины такая же кривоватая, но обаятельная улыбка, зеленые глаза, впалые скулы… а у женщины – светлые волнистые локоны.

Я поставила рамку на место и взяла следующую: Костя в дутом ярком пуховике. Это сейчас он предпочитает стильное черное пальто, а там, наверное, лет в пятнадцать, был по-мальчишески угловатым и трогательным, как птенчик. Тонул в пуховике, щурился от вспышки. Рядом с Костей стоял темноволосый парень, явно старше. Ваня позавидовал бы физической форме этого бугая. Сначала я подумала, он друг Кости – уж слишком парни непохожи, но улыбка… слегка кривоватая, левый уголок выше. Брат?

– Что ты делаешь? – Ровный голос как удар молотка.

Я застыла. Стыдливый жар вызвал испарину на лбу.

– П-прости.

Костя молча взял рамку из моих рук и долго смотрел на фото, спрятанное за пыльным стеклом. Я боялась вдохнуть и до боли искусала щеку. Я все испортила. Он прогонит меня, накричит, ударит. И я понимала, что заслужила его гнев: Константин не разрешал мне копаться в его личных вещах, лезть в его душу. К тому же я не спешила открывать свою.

Но Костя ответил спокойно:

– Все нормально. – Он провел по стеклу пальцем, стирая дорожку пыли, и поставил рамку на место.

Константин посмотрел на меня, и в его глазах читалась не злость… боль. Она до краев наполнила зеленые радужки. Я словно смотрела в свои глаза. Господи… Как я могла подумать, что он способен причинить мне вред? Любой адекватный человек не стал бы кричать и ругаться из-за подобного.

Костя сел на матрас и похлопал ладонью по темному пледу.

– Я просил тебя рассказать о себе, Яна… Но мне следует начать, да?

Оставалось неопределенно дернуть плечами. Насколько уместно мое любопытство? Имею ли я право…

Костя потянул меня к себе на матрас. Когда мы сели рядом, уже привычно взявшись за руки, он заговорил:

– Что хуже: когда тебя недолюбили в детстве или перелюбили?

– Перелюбили? – уточнила я. – Это… невозможно.

Коэн начал издалека, и мне было совсем непонятно, чем закончится разговор. Я словно балансировала на грани: в любой момент беседа рискует принять агрессивный оборот… Нет. С Костей разговор выйдет из-под контроля из-за искренности, и мне придется ответить тем же. Мне захочется рассказать ему о себе. Вот это действительно страшно.

Костя лег на матрас, заложил свободную руку за голову.

– Ты говоришь «невозможно перелюбить», потому что перелюбили тебя, богатая девочка, – сказал без упрека.

Отрицать было глупо, и я кивнула.

– Тебе все доставалось легко, Яна. Ты жила беззаботно. Ты не ценила то, что у тебя есть… до определенного момента.

Костя снова сел напротив меня, скрестил ноги. Если он и хотел спросить, что это был за момент, то не решился. Я оценила его тактичность.

С детской непосредственностью и уверенностью в своей правоте он заявил, вздернув подбородок:

– Я не верю в такую тебя. Не верю, что ты была настолько плохой, как думаешь о себе. – Он сидел близко, его дыхание щекотало мне губы. – Яна?

Я нервно дернула уголком рта и задала вопрос:

– А недолюбили, значит, тебя?

Я сменила тему, и выражение лица Кости тоже изменилось, помрачнело. Он достал из кармана джинсов пачку сигарет и закурил. Предложил мне, но я отказалась. Пару минут Костя молчал, затягиваясь сигаретой и выпуская на волю белый дым. Я терпеливо ждала.

Затушив окурок о край маленькой черной пепельницы у кровати, Константин начал рассказ: