Растлённая

И еще была злоба. Улыбаясь, Стас ощущал ее волну, требовавшую каких-нибудь действий. Злоба на то, что сестра подруги заставила его так обмануться. Заставила испытывать страх, пусть и непродолжительный. Как он мог хоть на минуту подумать, что для нее это не стало обычной, знакомой процедурой? Какой он был болван! Конечно, она сыграла на публику в лице сестры, отлично сыграла, стоит признать, но все равно он не должен был дать так легко себя запутать.

И потом, это время до обеда. Лишь сейчас он понял, что его все же касались щупальца страха, что-то вроде прелюдии, но она была. Они с Владой не порывались заняться сексом, хотя когда алкоголь выходит из организма, Стас превращается в настоящего маньяка. Они вообще не разговаривали, не смотрели друг на друга. Их поглотило ожидание. Они лежали и смотрели в потолок. Лишь иногда Влада что-то шипела, будто кошка, что-то неразборчивое, внятно заговорила, лишь предложив перейти в комнату младшей сестры.

Улыбаясь, Стас изучал некрасивое лицо Оли, но его возбуждение, прорвавшись после нескольких часов стресса, от этого не ослабевало. Наоборот оно усиливалось с устрашающей скоростью. Комплекс “мамочки-мадонны”, как сказал один из приятелей, Андрей из его двора, умненький, чистенький, словно мальчик из крутого заграничного университета. Чтобы не говорили женщины о своей якобы очень сложной психике, объяснял он собранию из четырех соседских парней, потягивавших пиво “Юбилейное”, у мужчин она закручена куда сложнее. И Стас понимал, странность, некогда поразившая его, встречалась достаточно часто. Во всяком случае, у подростков, не у зрелых мужчин.

Он помнил из юности, что частенько девушки, явно не соответствовавшие его вкусам внешности, возбуждали гораздо сильнее, нежели те, кто при первом взгляде заставлял столбенеть, испытывать дрожь в ногах, потеть ладони и говорить заикающимся голосом. Последние рождали желание к прогулкам под луной, к легким, отнюдь не откровенным поцелуйчикам, желание обнять эту девушку, крепко-крепко обнять, но не более. Животное желание к ним выглядело только противоестественно. Но к тем, кто не особенно впечатлял, оно было основополагающим чувством.

Вот как сейчас.

Эрекция превратила плоть в камень. Злоба стала некоей специей, добавленной в блюдо, придавшей ему особую специфичность. Безупречная готовка, как говорил отец Стаса, если его жена превосходила саму себя.

- Не трогайте меня, - снова прошептала Оля.

После того, как перехватила взгляд Стаса. Заведомая жертва почти смирилась с тем, что ей уготовано.

Стас шагнул к ней.

- Мы тебя не тронем, - он взял ее за локоть. - Давай-ка, пошли в спальню.

Она не кричала. Практически не сопротивлялась. Возможно, ее парализовало столь откровенное намерение парня и молчаливое согласие сестры. До этой минуты она все еще надеялась, что Влада не знает о том, что сделал ее парень с младшей сестрой. К усталости и страху добавилось неверие, что все происходит в реальности. Если ночь еще таила в себе хотя бы подобие оправданий для Влады и Стаса, свет дня обнажил все, с чего только можно содрать маскировку.

И она не знала, что чувствовала старшая сестра. Не знала, что та не ожидала от Стаса подобной уверенности и прыти. Влада предполагала, что его придеться натравливать, но она получила возможность стать сторонним наблюдателем.

Стас потащил сестру подруги в ее спальню. Оля вырвалась, но он схватил ее снова. Заставил снять ее легкое голубое пальто и повалил лицом на кровать.

- Что ты делаешь? - Оля все еще не верила, что такое может быть.

- Молчи сука! - судя по голосу, по хриплым животным ноткам, Стас ничего уже не соображал. - Я тоже имею право тебя трахать!

Последние слова лишили девушку остатков воли. Она понимала, что решение ничего не рассказывать родителям похоронило все пути к отступлению. Будто кто-то расписался в документе, поставил печать, и теперь ничего не изменишь. Звать на помощь соседей - все равно, что рано или поздно рассказать обо всем большинству знакомых и родственников. Стыд каленым железом прижег эту мысль. Только ни это!

Он вдавил ее в кровать, впечатав пятерню ей в спину. Он был очень сильным. Может, эту силу придало ему дикое возбуждение. Оля пыталась выскользнуть, но бесполезно. Казалось, из-за излишнего рвения ей сломают позвоночник. Мелькнула мысль, что она жестоко ошиблась, надев длинную юбку вместо брюк. Стасу осталось лишь задрать ее. Будь на Оле джинсы, ему бы пришлось повозиться. Она могла сжаться, уцепиться за ремень, и, быть может, его запал бы иссяк.

Сумбурные мысли исчезли, как только Стас коснулся рукой ее трусиков. Теперь остались лишь стыд и страх. Девушка завизжала.

- Заткнись! - сказал он, горячо дыша ей в затылок. - Все и так знают, кто ты такая.

Он вдавил ей голову в подушку, и визг прекратился. Потом он сделал то, к чему стремился. Боль, казалось, распорола Оле живот. На несколько минут ушли и страх, и стыд. Сознание заполонила жгучая боль. В первый раз боль была не такой силы.