Растлённая

Оля хотела завизжать, надеялась, они побоятся соседей, хватать ее в подъезде, но рот беззвучно открывался, как у рыбы, попавшей в сеть. Стас надвинулся на нее. Она попятилась, оступилась, едва не упала.

- Давай назад, сука, - прошипел парень.

У Оли, наконец, вырвалось невнятное сипение. Лицо Стаса исказилось, и он обхватил девушка, закрыл ладонью рот. Потом, слабо отбивавшуюся, затащил в квартиру.

Как только Влада закрыла дверь, неудачливая беглянка обмякла.

Выходные дни выдались солнечными. Небо оставалось почти безоблачным. Листва на деревьях стала густой, ее яркость - чем-то привычным. Еще больше потеплело. Днем уже нельзя было увидеть людей в куртках или толстых свитерах. В одежде главенствовали признаки лета.

Самый длинный дом в городе, двенадцатиподъездный, жил обычной жизнью. Люди сновали туда-сюда, общались, спали, готовили или поглощали еду, совокуплялись, смеялись, переругивались, читали, слушали музыку, смотрели телевизор, разгадывали кроссворды, разговаривали по телефону, стояли на балконе, просто сидели и смотрели в потолок. Несколько сотен семей проживали эти несколько дней, как и вереницу предыдущих. Большинство из жильцов не видели друг друга, разделенные стенами, будто отсеченные разными мирами. Если у кого-то и была личная трагедия, об этом знал только он, в крайнем случае, члены его семьи. Или мирка, рожденного стенами и потолками. Мирка, лишь в редких случаях распахивавшего свои объятия посторонним, и то на считанные часы.

Конечно, никто из более чем тысячи человек не видел шестнадцатилетнюю девушку, не видел того, что происходило в ее мирке, в котором волею судьбы она оказалась. Не видел, хотя некоторых от нее отделяли считанные метры.

Она сидела на полу в своей комнате, ее била мелкая дрожь, у нее болел живот. И ее мучило стразу множество вещей, некоторые из них не имевшие друг с другом ничего общего. Ее мучили боль, жажда, стыд, страх и странное ощущение неподвижности времени. Казалось, время застыло, как овсяная каша, недавно дымившаяся паром, горячая, живая, а теперь загустевшая и брошенная за ненадобностью. Оно, это самое время, перестало существовать.

И это несмотря на то, что минули сутки с того момента, как ее, словно редкостную певчую птицу, закрыли в клетке. Сутки, вместившие много чего, прошедшие свой отрезок вечности, как мелкий верноподданный, заискивающий перед монархом. Сутки, превратившиеся в отдельную жизнь, бесконечную, как звезды. Но в отличие от звезд, сумрачную, грязную, жесткую, как наждак.

Начало было положено еще в прихожей. Когда Влада отсоединила закрывшейся дверью мирок, известный соседям, как “квартира Кольцовых”, Олю раздели прямо там. После чего поставили на четвереньки. Влада держала младшую сестру за волосы, чтобы та сохраняла стабильную позицию. Стас, пристроившись сзади, насиловал ее. Долго, приговаривая десятки мерзостей, некоторые из которых вызывали у Влады каркающий, хриплый смех, похлопывая по ягодицам, как заправский плейбой, предпочитающий исключительно жесткий секс, где мужчина - господин. Сначала Оля плакала, затем у нее иссякли и слезы. Она перестала вырываться, лишь покорно ждала, когда Стас кончит.

Когда Стас поднялся с колен и прошел в ванную, а Влада отпустила ее волосы, Оля не смогла встать. Повалилась на пол. Ее отнесли в спальню и снова пришли к ней уже через тридцать-сорок минут.

Физиология человека имеет свои ограничения. После того, как к Оле наведались в третий раз, наступил продолжительный перерыв. Она погрузилась в нечто, скорее напоминавшее забытье, нежели сон. Влада предупредила ее, чтобы Оля не вздумала совершить новые попытки к бегству, но это не имело смысла. Все-таки они забрали ее одежду и оставили открытой дверь в спальню Влады. Днем они со Стасом долго валялись, дремали.

Оле несколько раз пришлось проситься в туалет. Стас громко ржал, Влада становилась возле входной двери и требовала от Оли, сделать свои дела как можно быстрее. Девушка беспокоилась, что дверь в туалет прикажут оставить открытой и подойдет из любопытства Стас. В этом случае она скорее согласится, чтобы лопнул живот, но ничего не сделает. К счастью, их садизм не простирался так далеко.

После обеда, когда они, казалось, оставили ее в покое, появилась новая беда. Оля почувствовала сильную жажду. Часа два девушка терпела, рассчитывая, что все каким-то чудом пройдет само. Конечно, главной причиной самоистязания был страх, что сестра с бой-френдом, стоит их позвать, снова обратить внимания на себя, примутся за прежнее, отомстят ей за ее естественные потребности. И она мучилась, пока стало действительно невмоготу, почти что дурно.

Влада выпустила ее на кухню. Не особо колеблясь, Оля включила кран с холодной водой. Пила до тяжести в животе. Уже через полчаса она снова испытывала жажду. На этот раз вытерпела час. Дольше было нереально. Солнце, двигаясь к западу, уже проникло лучами в спальню Оли. Тело девушки покрывал пот, густой, как масло от загара. В комнате было душно: Влада закрыла и не разрешала открывать даже форточки. Температура продолжала повышаться.