Расцвет империи. От битвы при Ватерлоо до Бриллиантового юбилея королевы Виктории

В открывшийся для публики Читальный зал со всех сторон начали стекаться книги. Их жертвовали, завещали, покупали, но главным источником пополнения библиотеки был Закон об авторском праве, требовавший отправлять в нее один экземпляр каждой опубликованной книги от каждого издателя. Конечно, это осуждали как «своеволие», но это был хороший пример общего движения страны к бюрократизации. В результате проблема хранения стала, пожалуй, величайшей из тех, с которыми когда-либо сталкивались библиотекари. Сам читальный зал был рассчитан на 303 читателя. Еще одной крупной проблемой стало освещение. Искусственное освещение в зале было запрещено, и в дни особенно густого тумана Читальный зал закрывался, а читателям приходилось ни с чем уходить во тьму. В ноябре 1879 года под куполом раздались аплодисменты, приветствуя впервые загоревшиеся в Читальном зале электрические лампы. Как писал Джордж Гиссинг, «электрический свет наполнил пространство потоками белизны и непрекращающегося гудения». Однако атмосфера под куполом была довольно тяжелой, и некоторые страдали так называемыми «музейными мигренями». Алджернон Суинберн однажды потерял сознание и ударился головой о стол.

Долгие годы эту библиотеку было принято считать последней инстанцией, куда читателей допускали лишь в том случае, если они не могли найти нужную книгу в других местах. Позднее правила смягчились, хотя это не принесло заведению большой пользы, но появились другие читатели. Чарльз Диккенс замечал, что к книгам часто тянет «людей, одетых прилично, но бедно». Возможно, их привлекало тепло, или уютное помещение, или радость участия в функционировании своего рода общего разума. Это создавало ощущение сопричастности какому-то большому делу, совершаемому вместе с остальными читателями. Многим викторианцам был знаком этот опыт. Джордж Гиссинг писал в «Частных записках Генри Райкрофта» (The Private Papers of Henry Ryecroft; 1903): «В то время, когда я буквально голодал в Лондоне и мне казалось, что я никогда не смогу зарабатывать на жизнь своим пером, сколько дней я провел в Британском музее, читая одну книгу за другой с таким незаинтересованным видом, словно мне было на это наплевать!»

Арнольд Беннетт так описывал посетителей Читального зала: «Епископы, государственные деятели, ученые, историки, дотошные педанты, популярные авторы, чьи модные экипажи ждут неподалеку, журналисты, студенты-медики, студенты-юристы, священники, наемные писаки, коротко стриженные женщины в черных фартуках и просто бездельники — все одинаково близорукие, одинаково молчаливые». Впрочем, в библиотеке не всегда царила мертвая тишина. Время от времени проносился шум открываемых и перелистываемых книг, похожий на шелест осенних листьев. Страдающие хроническими болезнями люди то и дело кашляли, чихали и сморкались. Иногда голоса становились громче: кто-то спрашивал, куда пропала нужная книга, или возмущался, почему ее не выдают так долго. Иногда книги роняли. Что касается бесконечного шума шагов, здесь было найдено идеальное викторианское решение: чтобы заглушить их, полы покрыли материалом под названием «камптуликон», сделанным из смеси пробки и резины.

Сюда заглядывали и вымышленные персонажи. В рассказе Макса Бирбома «Енох Сомс» (опубликован в 1916 году, действие происходит в 1895 году) герой, заключив сделку с дьяволом, снова приходит в библиотеку через сто лет после своей смерти, чтобы посмотреть, появилось ли его имя в общем книжном каталоге. Джонатан Харкер в романе Брэма Стокера «Дракула» (1897), сидя под куполом Читального зала, изучал карты Трансильвании, но так и не смог найти на них замок графа Дракулы. О том, какой период считать периодом расцвета Читального зала, нет единого мнения, но он примерно совпал с расцветом циркулярной библиотеки Муди.

Библиотека Муди, в которой книги выдавали на дом, располагалась в одной минуте ходьбы от парадного входа Британского музея на углу Музеум-стрит и может считаться своего рода коммерческим придатком к основной библиотеке. Здесь посетители могли взять на время новейшую художественную литературу, пока еще не появившуюся в читальном зале. Спрос был огромен, и последние десятилетия XIX века стали настоящим золотым веком некогда великого, но теперь основательно забытого викторианского феномена — романа в трех томах.

Чарльз Эдвард Муди открыл свою первую книжную лавку в 1842 году, в возрасте 22 лет. За 1 гинею в год он предлагал посетителям возможность брать напрокат одну книгу за раз, подписка за 2 гинеи позволяла брать одновременно по четыре книги. Вскоре он обнаружил, что художественная литература — настоящий опиум для народа. В магазинах романы стоили так дорого, что платная подписка Муди имела мгновенный успех, хотя его отказ добавлять в коллекцию «аморальные» книги или романы «сомнительного характера и низкого качества» оказал своеобразное воздействие на рынок новой художественной литературы.