Расцвет империи. От битвы при Ватерлоо до Бриллиантового юбилея королевы Виктории

Его невысокий рост (5 футов 3 дюйма; 160 см), бледное напряженное лицо, плотно сжатые губы, тихий хриплый голос и внезапные прыжки назад стали изюминкой его выступлений. Он чередовал странные полубессвязные скороговорки с внезапными акробатическими коленцами. Он мог притвориться, что рыдает во весь голос, и вдруг замолчать с озадаченным выражением лица. Он олицетворял саму суть человеческой природы, вызывая жалость, сочувствие и безудержное веселье. Немногочисленные сохранившиеся записи его выступлений едва ли воздают ему должное, потому что вся соль в них заключалась в его общении с аудиторией. Он становился единым целым с публикой. Он с поразительной точностью воспроизводил в своих номерах приметы обыденной, привычной жизни. «Где бы он ни вышел на сцену, — писал драматический критик, — будь то театр или мюзик-холл, он держит публику в своей власти. Зрители не могут отвести от него взгляд. Он безраздельно завладевает их вниманием».

Лучше всего об этом написал Макс Бирбом в Saturday Review:

Даже не пытайтесь утверждать, что вы не полюбили Дэна Лено с первого взгляда. В тот момент, когда он с выражением дикой решимости выкидывает свои коленца, трепеща всем телом, словно от какой-то глубокой обиды, которую необходимо излить, все сердца принадлежат ему… Этот бедный маленький потрепанный человечек, обиженный, но такой отважный, с его писклявым голосом и нелепыми размашистыми жестами, побитый, но не сломленный, почти теряющий сознание, но упорно продолжающий погоню, — воплощение воли к жизни в мире, совершенно не стоящем того, чтобы в нем жить…

Во второй половине XIX века в пабах появились зеркала и яркий свет, а мюзик-холлы украсились позолотой и лепниной, обзавелись балконами и ложами и в целом стали соответствовать представлениям рабочего класса о «дворцах», как их вскоре начали называть. Некоторых мюзик-холлов коснулся дух просвещения. «Кембриджский мюзик-холл» в Ливерпуле, построенный в 1866 году, украшали фрески «Наука», «Музыка» и «Времена года». Он открылся во время эпидемии тифа и американской хлопковой блокады, когда люди приветствовали любые развлечения, даже самого ребяческого толка. Выпивка и мюзик-холл служили для многих утешением. Они помогали сохранять «волю к жизни в мире, совершенно не стоящем того, чтобы в нем жить». Если больше ничего не помогает, давайте хотя бы разыграем пантомиму.

Дэн Лено приехал в Лондон в 1885 году и немедленно с головой ушел в работу. Он выступал в Бетнал-Грин, на Друри-Лейн и на Вестминстер-Бридж-роуд. Три выступления за один вечер не считались чем-то особенным (у некоторых артистов их могло было шесть или семь), и все привыкли, что многие заканчивают свой номер словами: «Мне пора спешить в следующий зал». Джордж Роби вспоминал, что Лено «каждый вечер метался из одного заведения в другое. Я видел, как он выходит из экипажа, мокрый от пота, с совершенно измученным видом». Стоило ему подняться на сцену и увидеть перед собой публику, как он преображался. Он всегда был хлопотливым, неусидчивым человеком. Один театральный завсегдатай вспоминал: «Я могу не покривив душой сказать, что никогда не видел его совершенно спокойным. Он всегда был занят каким-то делом и всегда имел дело, которым нужно заняться сразу после этого. Он только что был здесь и уже собирался куда-то еще, а после должен был успеть в несколько других мест».

Он играл множество ролей и изображал в основном людей из низших классов или из низов среднего класса. О нем, как когда-то о Чарльзе Диккенсе, можно было сказать, что у него прямой доступ к уличной жизни. Четыре его самые известные роли — официант, покупатель в лавочке, торговец и домовладелица, самодовольно (или угрожающе?) обещавшая молодым постояльцам «хорошенько о них позаботиться». Все они были созданы воображением Лено, который сам принадлежал, по сути, к лондонским низам, где жизнь текла между лавками с жареной рыбой, трактирами, ломбардами, ларьками продавцов устриц, палатками подержанной одежды и рынками. Только здесь он мог чувствовать себя как дома.