Подобное положение не могло долго сохраняться в обществе, где неуклонно росла грамотность, и вскоре повсеместно распространилось печатное слово. Эти процессы, по словам Джона Стюарта Милля, привели к «распылению поверхностных знаний». Мэтью Арнольд писал Артуру Хью Клафу: «Наступили проклятые времена — всё против тебя: вершины научных знаний, повсеместная роскошь, наша телесная слабость, отсутствие великих натур и вынужденная необходимость соприкасаться с миллионами посредственностей, газеты, города, легкомысленные распутные друзья…» Сожаление об отсутствии великих натур — очень викторианское по сути переживание. Многие давно говорили, что избирательная реформа создаст мир, где будут править средний класс и низы среднего класса и где прежние ценности просто перестанут существовать. Когда один из представителей старой виговской аристократии критиковал принца Альберта за то, что тот посетил собрание Общества по улучшению положения рабочих классов, принц ответил: «Нам следует исполнить свой долг перед огромной массой рабочих классов». Именно такие настроения преобладали в обществе. Триумф науки и окончательное отделение Церкви от государства положили конец традиции Рёскина и Карлейля: читая их, мы уже знаем, что они проповедовали впустую.
17
Веяния моды
Мюзик-холл стал одним из величайших вкладов Викторианской эпохи в самобытную английскую культуру. Традиция популярных и часто непристойных представлений в Англии восходила к джигам и комическим куплетам елизаветинских театров и ярмарочных певцов. В XVIII веке появились «гармонические собрания», таверны и кабачки с музыкантами, но настоящая эпоха мюзик-холлов началась в 1840-х годах с «Кентербери Армс» и Суррейского мюзик-холла, где витали запахи джина, пота и апельсиновых корок. Харчевни 1850-х годов добавили к этой смеси ароматы яиц пашот на стейке и тушеных почек, щедро приправленных красным перцем. Концерты для завсегдатаев таверн и «ночных погребков» в целом соответствовали репутации этих заведений — самыми известными среди них были «Сайдер селларс» на Мейден-лейн и «Коул хоул» на Стрэнде, и в «Сайдер селларс», например, обожали песню «Сэм Холл» с припевом «Иди ты к черту!». Эти песни были такими же типично викторианскими, как Хрустальный дворец.
От Стор-стрит до Хангерфорд-маркет мюзик-холлы стали главным развлечением публики. Начиная с 1850-х годов они переживали бурный расцвет, особенно в Ист-Энде, где царили суровые — если не сказать тяжелые — условия жизни. В одном только Бетнал-Грин насчитывалось четыре таких заведения — «Родни», «Лорд Нельсон», «Восточный» и «Аполлон».
Большой востребованностью пользовались артисты определенных амплуа, например
Одним из самых известных артистов мюзик-холла был Дэн Лено, родившийся в 1860 году в районе Сент-Панкрас. Как и Чарльз Чаплин, он начинал свою карьеру танцовщиком сельской чечетки. Этот танец был чисто викторианским изобретением — он возник на ткацких мануфактурах, где работники, пытаясь согреться, постукивали ногами в такт работе станков. Вскоре это превратилось в полноценный танец. Соревнования по сельской чечетке пользовались особенной популярностью на севере Англии. Лено так выделялся среди других исполнителей своей скоростью и стилем, что в каком-то смысле стал лицом этого эксцентричного танца. Он выходил на сцену с четырех лет, а выступать с персональными номерами начал с одиннадцати — тогда его объявляли как исполнителя ирландских лирических баллад. Только в 1885 году он довел до совершенства первый номер, который принес ему известность, — в нем он изображал задерганную хлопотами женщину с песней «Куплю молока моим близнецам».
Ни о какой ностальгии по «старым добрым временам» 1860-х и 1870-х годов тут не было и речи: семья Лено постоянно балансировала на грани нищеты и голода. Самому Лено из детства больше всего запомнились долгие пешие переходы из одного города в другой в поисках работы, но, как в его лучших пантомимах, однажды настал день, когда удача улыбнулась ему, и его жизнь круто перевернулась. В 1880 году он выиграл титул чемпиона мира по сельской чечетке во Дворце принцессы в Лидсе, покорив всех скоростью и точностью своего танца. По словам одного критика, «он танцевал на сцене, он танцевал на постаменте, он танцевал на сланцевой плите, его снова и снова вызывали на бис, но за все время выступления он не произнес ни единого слова».