Ратибор и сыны Одина

Ратибор, хотевший было возразить, что бодр и полон сил, аки сокол юный, вдруг почувствовал, как стремительно слипаются его глаза. Спорить тут же перехотелось, посему, прикрыв веки и бойко проваливаясь в сладостное забытьё, он успел лишь скинуть сапоги да проворчать напоследок:

— О коне моём пущай кто-нибудь позаботится… Кликни там Варнула, что ль… Как оклемаюсь, расплачусь с ним… А сейчас я и правда, пожалуй, часика два вздремну…

«Хорошо, что никакие головотяпы по дороге сюда не попались, — лениво подумал он про себя, крепко засыпая. — А то ведь так могли и отчекрыжить чего-нибудь нужное от моего тулова… Что самому мне покамест ещё пригодится…»

Едва опустив голову на подушку, Ратибор тут же захрапел. Лишь пару-другую раз он лениво продирал очи, подёрнутые густой туманной пеленой, дабы сквозь сладостную дрёму отхлебнуть дурно пахнущего целебного зелья Благаны, коим та периодически почивала «рыжего медведя». При этом будила она могучего гиганта болезненными щипками, заодно регулярно меняя травянистую повязку на его плече да обтирая, где только могла подлезть, тело витязя мокрым льняным полотенцем. В конце концов, седовласая целительница перестала тревожить молодого богатыря, и тот с головой забылся крепким, здоровым сном без сновидений. Ратибору явно требовалось хорошенько выспаться. И пусть всякая нечисть подождёт…

Глава 15 Спустя два дня

У дома ворожеи

— Ну, чего там, Кормулий? — тихо проблеял лохматый долговязый лиходей средних лет, одной рукой нервно теребя свою всклокоченную каштановую гриву, а другой — потёртую деревянную рукоять торчащего у него из-за пояса одноручного топорика весьма паршивого качества. — Разобрал аль нет чего?

— Да не разглядеть ни ка́плюшки, Бормослав, вообще ни зги… — почесав себя за пятую точку, раздражённо прошипел в ответ русый Кормулий, молодой, но уже с внушительным пузом разбойник. На миг обернувшись, он неопределённо пожал плечами, а после вновь прильнул к пыльному окну избушки, пытаясь сквозь полумрак рассмотреть обстановку внутри. — Кажись, дрыхнет кто-то на кровати, но что ента за тулово, точно не скажет даже филин зоркий…

— Это и так понятно, дубина, что там некто бока отлёживает! — зло шикнул на напарника по лихому ремеслу третий любитель лёгкой наживы, приложивший надкушенное в давней кабацкой драке ухо к входной двери. — Храп такой стоит, что хата ходуном ходит… Там чего, я не понял, семейство косолапых в одну голосину клопа давит?.. — говоривший был лет тридцати, низкого росточка, корявенького телосложения, с густой копной волос цвета воронова крыла. Сквозь спадающие на лоб чёрные пряди, между кустистых бровей, у любителя пошуршать за дверкой виднелось давнее, но хорошо заметное клеймо в виде лошадиного копыта; когда-то ему «посчастливилось» попасться на конокрадстве, после чего совершенно точно была каторга; похоже, несколько лет своей беспутной жизни неказистый охотник за головами провёл, вкалывая на каменоломне аль лесоповале за похлёбку с отбросами в одном из удельных княжеств.

— Чего сразу дубина-то?.. — обиженно пробубнил Кормулий. — Тебе, Волдумир, на человека дерьмеца навешать проще, чем мне присесть под кустиком…

— Захлопни пасть, недоумок, не то ты под кустом, после того как присядешь, ещё и приляжешь опосля, причём — навсегда!.. — зловеще пообещал Волдумир, по всей видимости, возглавлявший небольшую шайку лихих людей, заявившихся к дому Благаны. — Зыркай лучше давай повнимательней, так сказать, в лачуге ли наша тушка?..

— Это мы ещё посмотрим, кто из нас и где приляжет, — еле слышно прокудахтал Кормулий, прильнув уже к соседнему окну. — В этой каморке всё шкафами заставлено с какими-то банками-склянками… — уже громче прошелестел он, дабы товарищи по головотяпству его услышали.

— У меня также не разобрать, чего там за пузо дрыхнет, — с другой стороны избы вынырнул четвёртый негодяй лет сорока — сорока пяти на вид. Его начинающую стремительно лысеть голову украшала вполне себе уже приличная плешка, вся блестящая от пота, а из-за выпирающего объёмного брюшка даже рукоять ножа за поясом проблематично было увидеть. — Ну чаво, дождёмся, когда окончательно рассветёт, или сейчас завалимся на пару чарок отвара душистого? — шутка показалась плешивому злодею весьма забавной, и он заливисто, громко расхохотался, чем привёл в ярость Волдумира, гневно на него прикрикнувшего:

— Ты что ржёшь, аки сивый мерин, придурь⁈ — забывшись на мгновение, заорал на не к месту разошедшегося весельчака взбешённый главарь банды, но тут же опомнился и быстро перешёл на яростный шёпот: — Мотай на свою жидкую бородёнку, Соломар: коли спугнёшь дичь нашу, я тебя самого опосля на шкварки постругаю!..

— Ты чего грозишься всё? — недовольно хрюкнул тот, кого назвали Соломаром. — Мне ента надоело уже до жути! Дельце сделаем, золотишко получим и разбегаемся, ибо сил уже нет терпеть твои застращивания…

— Да!.. — радостно поддакнул Кормулий. — Согласен я! Эти запугивания мне также поперёк горла встали, аки клубок рвоты опосля недельного загула…