Успокоившись на этом, Адальберт втянул пальцы в широкие рукава, съежился и привалился к подрагивающей стенке, пристроив голову на бархатной подушечке. Он не забыл мысленно поблагодарить Господа за чудесное спасение.
Между тем благодарить следовало Святослава, который приказал своим людям не трогать епископа, а также пощадить часть его свиты, дабы чужеземцы могли добраться к себе, не заблудившись и не будучи окончательно рассеянными в силу своей малочисленности и беззащитности. Важно было, чтобы они выжили и рассказали своему королю, как опасны русы, как непредсказуемы, коварны и беспощадны. Пусть больше не суются со своим христианством.
В то время как Адальберт катил в карете все дальше и дальше по дороге, постепенно погружающейся во мрак, Святослав присутствовал на большом жертвоприношении, устроенном по его пожеланию на верхнем капище. Было зарезано несколько пленников, оставленных специально для этой цели, несколько белых петухов, а кроме того, задушено несколько выкупленных младенцев. В глазах Святослава, наблюдавшего за ритуалом, плясали красные отблески пламени. Домой он вернулся пропахший дымом и усталый. Хотелось поскорее лечь, прижавшись к сонному телу Малуши, но стражи доложили, что еще с вечера его дожидается княгиня Ольга.
– Не княгиня она больше, – поморщился Святослав. – Я князь.
Войдя в горницу, он спокойно выдержал взгляд матери и сел напротив. Она положила на стол большую черную книгу с золоченым крестом на обложке, сплела пальцы под подбородком и спросила:
– Зачем ты вчера увез Адальберта? Кто на него напал? Ты понимаешь, что натворил?
– Понимаю, матушка. – Святослав взял в руки книгу, качнул на ладони и подивился: – Тяжелая. Будто каменная.
– Смысла много вложено, – пояснила Ольга, наблюдая за ним прищуренными глазами. – Для чего ты разгромил посольство, сын?
– Чтобы впредь держались от меня подальше.
– Епископ ко мне приехал, а не к тебе.
– Больше не приедет, – сказал на это Святослав, усмехаясь.
– Значит, таков твой замысел был? – поджала губы Ольга. – Ты нарочно на прием напросился?
– Нарочно.
– Задумал меня с христианской церковью рассорить?
– Верно, – подтвердил Святослав.
– А вот я сейчас велю тебя схватить и в темницу бросить, – произнесла Ольга с горечью и злостью в голосе. – Ты хуже врага со мной обошелся, теперь мой черед. Лишу тебя всего, что дала. Дружину заберу, терем, а самого подальше отошлю. Да вот хотя бы в Новгород.
– Не отошлешь, – возразил Святослав. – И в темницу не отправишь. Кто тебя послушает? Дружина мне подчинена.
Ольга медленно встала, дрожа от гнева.
– Я свою дружину за тобой пришлю, тогда поглядим.
– Нет больше твоей дружины, матушка.
– Что? Что ты сказал, щенок?
– Коли я щенок, то меня сука родила, – парировал Святослав, смело глядя в глаза матери. – Все дружины мне отходят. Недовольны воины твоими крестами, обижаются, что веру их предков попирают. Я пообещал им сжечь кресты и прогнать попов, что поналетели сюда, как вороны. Жрецы и воеводы заодно, и все меня князем признали. Кончена твоя власть, матушка.
– Вот оно что, – протянула Ольга. – Так ты меня отблагодарил, сынок? За все добро, что я тебе делала.
– Добро не забуду, а зла не причиню, – быстро произнес Святослав, тоже вставая. – Живи, как жила, ни в чем не чувствуй себя ущемленной. Дворец, челядь, злато, меха – все твое. Только казну возьму. Мне войско содержать нужно. В походы пойду. А ты сиди в Киеве, внука воспитывай. Может, скоро и внучка появится.
Он подмигнул. Ольга не улыбнулась. И вовсе не из-за напоминания о том, что она уже бабка. Самолюбие не позволяло ей признать победу, одержанную сыном. Он выбрал момент, нанес удар и достиг желаемого. Впору бы порадоваться за Святослава, показавшего себя столь хитрым и искусным политиком, но Ольга была опечалена. Все многолетние труды ее, все достижения уничтожены. Но хуже всего, что Русь, которую она намеревалась сделать святой, так и осталась там, где веками находилась прежде: на отшибе, затерянная среди дремучих лесов и бескрайних полей, одна против полчищ узкоглазых племен, стремящихся ее завоевать, как завоевали всех братьев-славян, которые находились к северу, востоку и югу от Киева.
Только на запад им дороги не было. Но теперь и Русь оказалась отрезанной от остального христианского мира. И все это свершилось стараниями Ольгиного сына.
– Доволен собой? – спросила она, всматриваясь в его дерзкие глаза.
– Доволен, – признал он, просияв белозубой улыбкой.
– Ты сейчас за многие тысячи тысяч людей выбор сделал, – горько усмехнулась Ольга.
– Тяжела корона княжеская, – сказал Святослав. – Но я выдержу. Шея у меня крепкая.
«А голова?» – подумала Ольга и пошла к выходу.
– Книгу забыла, – окликнул ее сын.
– Тебе оставляю. Может, заглянешь однажды и прочтешь что-то важное для себя.
– А ты прочла?
Она остановилась и медленно повернула голову:
– Да.
– И что это? – полюбопытствовал Святослав.
– Ближних любить труднее, чем дальних, – сказала Ольга.
И оставила его одного.
Глава XXVI
Вера, любовь и никакой надежды