Раубриттер (II. - Spero)

Это было похоже на взрыв крупнокалиберного фугаса внутри черепной коробки. Гримберт захрипел, чувствуя, как тело выгибается дугой в неудобном кресле, как у несчастного, которому выжигают нейроны Печатью Покаяния. Боль хлынула обжигающими ручьями от темени вниз, по руслам нервных окончаний, заставляя конечности дергаться, точно в Пляске Святого Витта, а мышечные волокна – скрипеть от напряжения.

Где-то в агонизирующем мозгу скакнул крохотный импульс- ошибка. Он где-то ошибся. Сейчас эта дьявольская машина превратит его череп в подобие обгорелого горшка с сажей внутри…

Но прошло несколько секунд, а он все еще был жив.

К исходу пятой боль постепенно стала спадать, медленно и неохотно, как отливная волна, тягуче уползающая в океан со своей добычей. Гримберт все еще всхлипывал, сотрясаясь от бесчисленных спазмов, но уже мог ощущать свое тело, скорчившееся в кресле и потерявшее способность ощущать холод. Проклятое устройство. Там, где «Золотой Тур» ограничивался мягким предупредительным касанием, рождающим разве что зуд где-то в гипоталамусе, этот доспех обрушивал на ничего не подозревающего человека обжигающие каскады высокого напряжения. Варварская, совершенно бесчеловечная технология.

К десятой секунде Гримберт обнаружил, что может дышать, обливаясь ледяным потом. К пятнадцатой – что может видеть.

Боль мгновенно прошла, а может, просто отступила, потому что он враз про нее забыл. Он видел. Поначалу это было мучительное ощущение – кора его мозга вспоминала, каково это, воспринимать изображение не через изувеченные зрительные нервы, а напрямую через сканеры большого металлического тела. И получалось у нее это с трудом.

Он видел. Он пытался видеть.

Мир норовил состыковаться из разнородных кусков, это было похоже на попытку собрать целостное изображение из разбитых фрагментов витража. Небо и скалы путались между собой, вызывая у Гримберта мучительное головокружение. Варварская, примитивная, крайне несовершенная технология…

А потом витраж вдруг стал единым целым - и это было так великолепно, что Гримберт чуть было вновь не разучился дышать.

Альбы. Он совсем забыл, что за этим коротким словом скрывается не только обжигающее морозное дыхание гор и хруст снега под ногами. И теперь потрясенно разглядывал узкие хищные пики, похожие на штыки из стали и льда, вздымающиеся из самой земли. Безжалостная резкость механических объективов превратила их в жуткие сооружения, на которые даже глядеть было больно, словно давно отсутствующие глаза могли о них порезаться.

Изображение было скверным. Неестественно контрастное и болезненно резкое, оно не знало цветов – весь окружающий мир для Гримберта состоял из грубых оттенков серого с большим обилием антрацитового. Даже девственные снега горных пиков казались серыми, как старые лохмотья. Неприятный мир, неестественный и даже жуткий. Но после полугода в объятьях полной темноты Гримберт разглядывал его с упоением, как прежде не разглядывал даже картины в собственной дворцовой галерее.

- Что, очнулся?

Гримберт машинально скосил взгляд себе под ноги и увидел мужчину. Трехметровый рост доспеха делал разницу между ними не огромной, но очень ощутимой. Мужчина был облачен в короткий меховой полушубок и крепкие, хоть и порядком стоптанные, сапоги, единственная рука придерживала ремень висящего за спиной мушкета. Высокий, машинально оценил Гримберт, привыкая к своему новому росту, высокий и тощий, как рыбья кость, но только слабым не выглядит. Напротив, каким-то прочным и острым, словно создан из того же материала, что и окружающие их Альбы. За неухоженной бородой и глубоким меховым капюшоном даже сенсоры рыцаря бессильны были разобрать черты лица, зато выделялись глаза – насмешливые и серьезные одновременно.

- Ну и рожа у тебя, мессир, уж не обижайся.

Только тогда он понял, кто это. Берхард. Соотнести ставший знакомый грубоватый голос с никогда не виденным прежде лицом было непросто. А может, он просто не привык еще использовать чувства, которых долгое время был лишен.

Не такой уж он и старый, подумал Гримберт, ворочая головой, ставшей вдруг тяжелой, точно мерзлый валун. Хоть и видно, что жизнь здорово его истощила, выпив большую часть жизненных соков. Пожалуй, он похож на сухое дерево – из тех, что выглядят старыми и немощными, но стоят сто лет, равнодушно впитывая свет солнца вперемешку с радиацией.

- Уж не тебе бы это говорить. Черт, если бы я увидел тебя, то нанял бы любого другого проводника!

Берхард ухмыльнулся. Ему явно неуютно было находиться возле большой махины, которая смотрела на него сверху вниз, но он не делал попытки отойти в сторону. Разглядывал Гримберта со смесью интереса и недоумения, как разглядывал бы привычную скалу, которой вдруг вздумалось оторваться от хребта и заговорить человеческим голосом.

- Любой другой проводник довел бы тебя до предгорий, свернул шею и сбросил в ущелье.