Равенсбрюк. Жизнь вопреки

Р. Да. Вызывали не на саму Лубянку, а там недалеко. Допрашивали, как чего происходило. Всех нас спрашивали, потом сверяли. Потом однажды пришли за мной, это, что ли, 1948 год был. Пришел мужчина. Было еще светло, но под вечер. А мы знаете как раньше жили: одна комната и нас пять человек, мама, да бабушка там. Я говорю: «Вы хотите со мной поговорить?» Он говорит: «Да». – «Мне нужно одеться?» – «Да». Ну, думаю, что-то хочет спросить на улице. А потом идем по переулку, а я у него спрашиваю: «Куда мы идем?» – «На Лубянку». (Смеется.) И тут же трамвай шел, мы сели в трамвай. Было мало народу, он встретил какого-то знакомого. Я держу коленки, а они у меня ходуном ходят. (Смеется.) А когда я пошла к старшему, он меня успокоил, я не дрожала. И там всю ночь из кабинета в кабинет, допрашивали до самого утра. Первый раз пришли, там сидело несколько человек, еще какая-то молодая женщина, она, не зная обо мне ничего, начала меня оскорблять. Тут стояла пепельница, я ее схватила и хотела в нее ударить, и хорошо меня тот схватил сразу за руку. Потом меня уже в кабинет, где начались допросы. Потом уже рассвело, не знаю, сколько было, пять или шесть утра, я себе уже все отсидела, что мне на стуле было больно сидеть. Пришла в последний кабинет, большой такой. Из окна там смотришь и «Детский мир». Там такой кожаный диван, кресла. Я опять к столу сажусь, а он: «Нет, нет, садитесь на кресло». Я уж потом говорю, Господи, дай ему Бог здоровья, хотя бы один человек пожалел меня. Я села в кресло. Он начал задавать вопросы, а я ему отвечаю. Пока он записывает, я уже все… «Ну потерпите, еще немножко осталось». Потом допросили, спустили вниз, а я думаю, ну, наверное, сейчас в тюрьму посадят. Начали документы спрашивать. Я говорю: «Спросите товарища, меня без документов привели сюда». Он говорит: «Идите». – «А куда идти?» – «Домой идите». Я даже не поверила. А Ольга, она жила за «Детским миром» раньше, ну и я прямо к ним зашла. А там все уже плачут, потому что пришел мужчина, забрал, а куда, что, они не знают. Куда ни позвонят, отвечают, что ничего не знают. Что мама может подумать? Что что-то со мной сделали. Я, значит, скорее поехала домой. Но после этого все уже больше не спрашивали.

И. Что они пытались выяснить? Как вы попали в плен?

Р. Они спрашивали, какую подписку я дала немцам? А какую я подписку могу дать немцам, если я не одного дня на свободе не была, только тюрьма и концлагерь. Потом, когда меня гестапо допрашивало, я говорила все по легенде, что я не из Москвы, я говорила так, как надо. Говорят, что, когда они освобождали, даже захватили документы гестапо, Лялины тоже. Так там же я против своей родины ничего не сказала, все терпела и говорила так, как нас учили. Лялю тоже вызывали на Лубянку, тоже помучилась. У нее у сестры был знакомый, там работал, ему сказали: «Ты хоть узнай в ее документах, за что ее без конца мучают». И он нашел документы, и когда прочел, он сказал: «Успокойся, ее никто больше не тронет».

И. А вам известны случаи, когда после подобных допросов на Лубянке люди оказывались в тюрьме?

Р. Да, были.

И. В Москве?

Р. Да, в Москве я знаю. Она, правда, не из Равенсбрюка. Она в тюрьме сидела, и в таких ужасных условиях, уму не постижимо. Я читала книгу, «Отец Арсений» называется, она из воспоминаний бывших заключенных, это, знаете, почище, чем концлагерь. Так наши издевались над нашими, не приведи Господи. Некоторые руки на себя накладывали. Например, вот эта Галочка, у нее знак был выколот, ее тоже замучили. У нее как-то спросили: «Галь, что это у тебя шрам на руке?» – «Да я вытравливала этот номер. С ума чуть не сошла». А что трехлетний ребенок мог сделать плохого для России?

И. А как относились к вам, когда вы вернулись, окружавшие люди? Даже не родственники, а соседи, например.

Р. Соседям я и не говорила. Они и так пустили слух, что я беременная пришла. А я была худая, ничего. Но раз пришла из армии, значит, беременная. Первое время боялись друг с другом переписываться, потом только, когда Сталин умер.

И. После смерти Сталина стало легче?

Р. Конечно, мы уже стали встречаться. На работу нигде не брали. Придешь, заполнишь анкету, что была в концлагере, и все. Я пришла на работу, где игрушки делали, дедов морозов из ваты. Что там за секрет? Даже на эту работу не брали. Не скрывала, все равно писала, и в некоторых местах брали. В таких небольших учреждениях, как артели всякие, маленькие фабрички, там брали.

И. Давайте мы с вами вернемся немного назад в воспоминаниях. Например, к моменту, когда началась война. Вы помните этот день, когда узнали, что началась война.

Р. Конечно, все переживали. Первое время ходили в бомбоубежища. Деревянный дом и там в подвале. Если бы попал, то там всем бы конец. Сейчас я толком не помню. Но конечно, все переживали, потому что всех на фронт брали.

И. Хорошо. Вы решаете записаться на курсы. Это было ваше добровольное решение?