Равенсбрюк. Жизнь вопреки

Р. Да. Мы с моей подружкой пошли вместе. Она не была в разведке. Мне задали вопрос там: «Если вы боитесь, то можете остаться радисткой при части». Я говорю, нет, я не боюсь.

И. То есть у вас спрашивали?

Р. Да.

И. На этих курсах у вас были курсы по политподготовке?

Р. Когда учились в школе, было все. Все военные занятия как солдаты проходят, так и мы проходили.

И. А когда вы впервые увидели венгров, какое впечатление они на вас произвели?

Р. Ничего особенного, обыкновенные люди. Даже когда меня били палкой, откуда-то прибежали еще люди и стояли, плакали. Но я терпела и не кричала, потому что у меня такая адская боль была.

И. Вы оказываетесь в Равенсбрюке и первый раз входите в блок советских военнопленных. Там кто-то, кроме советских военнопленных, еще был в этом блоке?

Р. Блок был длинный. В одну сторону военнопленные, а по другую сторону представительницы разных наций – поляки, французы. Между прочим, поляки хоть на них и опыты делали и все, а они нас русских ненавидели.

И. То есть вы считаете, что все поляки, которые были в лагере, плохо относились?

Р. Ну, может быть, не все, но даже те, которые инвалидами остались, они к нам…

И. А в чем это выражалось?

Р. Презирали нас и не общались.

И. Они чаще всего «блоковыми» были, «штубовыми»?

Р. У нас полячка была. Но не все они такие были, были и ничего.

И. Как вела себя ваша «блоковая»?

Р. Вроде ничего, но когда собирались, скрывали и от нее.

И. Чем-то ваш блок военнопленных отличался от других?

Р. Ничем. То же самое. Те же трехэтажные нары, такое же питание.

И. Он не был огорожен колючей проволокой?

Р. Нет, а куда, когда такая стена кругом, дежурные, собаки. Бежать оттуда никак невозможно было, если только выводили на улицу там что-то делать. Убежать оттуда никак.

И. В вашем блоке воровство было?

Р. А что воровать?

И. Между узницами ссор не было?

Р. Все жили очень дружно. Вот я знаю такой случай. Ляля надела мое пальтишко, а на нем был мой номер записан. В это время в лагере стали забирать всех, кого увидят на улице, на завод отправляли или еще что-то. Записали ее номер, а номер-то мой. Она приходит и говорит: «Что делать будем?» Наши девчонки из ревира – медсанчасти – помогли. Мы с ней там пролежали, пока не ушел этот «транспорт», когда набрали людей. Мы лежали на третьем этаже, нас закрывали одеялом.

И. То есть это вам опять помогли советские военнопленные?

Р. Да.

И. Они с кем-то договорились в ревире или сами, кто там работал?

Р. Наши там работали.

И. Вы, я так понимаю, больше всего в лагере с Ольгой Васильевной Головиной дружили. А с кем-то еще общались?

Р. Да нет, дружили. Нас там так и называли «семья москвичей». Хотя не все москвичи были. Например, Мария Петрушина, она из Клязьмы. Потом Лида, в Трускавце живет, та вообще из Курской области. Из Москвы были только я и Ляля.

И. Евгения Лазаревна Клем читала вам лекции, организовывала мероприятия, как это происходило?

Р. Мы собирались все в кружок, кто-то стоял, дежурил, чтобы никто не вошел. Если что, даст знак.

И. Ночью?

Р. Сейчас уже не помню, ночь это или день был. Она всегда все, что знала, сообщала нам. Нам ее так от души жалко. Когда это с ней случилось, наши женщины ей памятник поставили. Такая была умница, на работе так ее и…

И. Она знала несколько языков?

Р. По-моему, да. Она была очень образованный человек.

И. Она общалась с иностранными заключенными?

Р. А с кем? В нашем блоке были, собственно, одни русские.

И. А из других блоков?

Р. Нет.

И. И вы тоже никогда ни с кем не общались?

Р. Нет. Например, из Франции Мари-Клод Вайян Кутюрье. Она нам, военнопленным, даже посвятила стихи. Общались так. Знали уже, с кем можно общаться, с кем нет.

И. На территории лагеря были еще советские «восточные рабочие». Вы с ними не общались?

Р. Да нет, особенно не разрешалось. По лагерю особенно не разрешалось ходить. Так что нет.

И. А с другими категориями?

Р. Я этого сейчас уже не помню. Осталось в памяти то, что общались друг с другом.

И. Еврейки и цыганки тоже никак не запомнились?

Р. У нас была военнопленная одна, девчонки перекрашивали ей волосы. Она уже умерла, Марина. Она тоже была советская военнопленная. Наших- то осталось раз, два. Юлия Друнина написала хорошее стихотворение: