Равенсбрюк. Жизнь вопреки

В большинстве свидетельств бывших политических узниц образ асоциальных женщин, носивших в лагере черный винкель, представлялся аналогичным образу рецидивисток[608]. Однако эти категории не были абсолютно идентичны. В отличие от уголовниц, асоциальные располагались в лагерном «самоуправлении» преимущественно на низком уровне «штубовых». Нацисты отказывали узницам этой категории в умении организовать руководство заключенными и навести необходимый порядок в блоках. Как следствие, в бараках, где находились асоциальные, старшими всегда являлись либо уголовницы, либо политические узницы[609]. Лишь принадлежность к «арийской» расе увеличивала шансы на выживание асоциальных заключенных в лагере. В то же время их неорганизованность, изолированность от других групп узниц, а также изменение отношения со стороны нацистов с 1941 г. осложняли процесс спасения.

В первые годы функционирования Равенсбрюка каждая категория узниц размещалась нацистами в собственном, отдельном бараке. Вплоть до первого расширения лагеря осенью 1941 г. за асоциальными были закреплены блоки № 2 и 6. Позднее в так называемом «новом лагере» их поместили в бараках № 19 и 20[610]. При этом если до 1942 г. основную массу этой категории заключенных составляли проститутки, то в дальнейшем ситуация изменилась и группа стала включать женщин, оказавшихся в лагере по различным причинам[611].

В своих воспоминаниях бывшие политические узницы описывали бараки асоциальных как помещения, где регулярно возникали драки, были распространены воровство и лесбийские отношения, отсутствовали солидарность и дружба[612]. М. Бубер-Нойман, впервые оказавшись в блоке асоциальных, характеризовала его как «клетку для обезьян» или «диких животных»[613]. Подобная ситуация являлась одной из главных причин распространения инфекционных заболеваний и увеличения естественной смертности среди данной категории узниц[614]. В связи с нарушением лагерного распорядка представительницы асоциальных составляли большинство женщин, находившихся в штраф-блоке[615].

Некоторые политические узницы, занимавшие посты «блоковых», не справлялись с управлением асоциальными и прибегали к физическому насилию. После окончания войны бывшие немецкие политические выступили против М. Рутенберг, которая избивала женщин из группы асоциальных[616]. С другой стороны, имелись примеры иных методов руководства. Коммунистка Э. Бухман – старшая в штраф-блоке – улаживала конфликты, возникавшие между асоциальными, уголовницами и политическими заключенными, не прибегая к побоям[617].

Долагерный опыт асоциальных не включал опыта участия в какой-либо организованной группе, подобной партии или религиозной общине. Единственное, что их объединяло, – это опыт притеснения со стороны государства, которое продолжалось в концентрационном лагере[618]. Большинство заключенных относилось к данной группе отрицательно, во многом воспроизводя стереотипы, существовавшие до лагеря[619]. По мнению немецкой исследовательницы К. Шикорры, политические узницы наделяли образ асоциальных отрицательными чертами, стабилизируя тем самым собственную групповую идентичность[620]. Заключенные, оказавшиеся в Равенсбрюке по политическим мотивам, характеризовали асоциальных заключенных как пособников нацистов, не имевших права называться жертвами. Одновременно политические формировали позитивное представление о собственной группе, как обладавшей моральными ценностями и убеждениями, которых они не предали. За счет так называемых асоциальных политические пытались нейтрализовать отрицательное представление нацистов о себе, разрушавшее их групповую идентичность.

Не обладая общей идентичностью, асоциальные не выстраивали групповых стратегий выживания[621]. Они старались в одиночку добыть себе пищу, одежду, лекарства[622]. Так же как и уголовницы, некоторые из асоциальных заключенных пытались выжить за счет притеснения и уничтожения других узниц. Однако их агрессия усиливалась не только в связи с потребностью в демонстрации своей принадлежности к «лагерной аристократии», но и желанием получить определенный реванш за опыт общественного и государственного неприятия, существовавший до их попадания в концентрационный лагерь. Тем более что это нестабильное, изолированное ото всех положение асоциальных сохранялось и в лагерном обществе, приводя женщин к попыткам самоутверждения через агрессивное поведение.

В среде асоциальных имелись лидеры, которые могли либо помогать «блоковым» и «штубовым» установить хотя бы временный порядок в бараке, либо, наоборот, пытаться всячески препятствовать этому[623]. В очередной раз проявлялась значимая роль неформальных лидеров, не обязательно занимавших посты в лагерном «самоуправлении».