Равенсбрюк. Жизнь вопреки

Стратегии выживания, направленные на сохранение не только индивидуальной, но и групповой идентичности у евреек и цыганок, эволюционировали иначе, чем у других групп. Например, еврейки и цыганки не могли занять посты в лагерном «самоуправлении», что исключало возможность идентифицировать себя с образом надзирательниц. Это было доступно лишь «метискам» из Германии и Австрии, что определялось их происхождением и идеологическими установками нацистов, в соответствии с которыми они подлежали «ариизации», то есть потенциально имели возможность стать членами создававшегося нацистами немецкого «народного сообщества». Это означало, что нацисты могли относить данных узниц не к категории евреек или цыганок, а к иным группам, выдавая им соответствующие, отличные от желтого треугольника, маркировки. «Ариизация» могла проводиться не только формальным путем. Иногда узницы-«метисы» стерилизовались, что означало принудительную «ариизацию»[700]. Подвергнувшиеся данной процедуре еврейки приобретали возможность получать посылки с едой и вещами, письма от родственников, занимать посты в лагерном «самоуправлении», и это открывало для них путь к соотнесению себя с образом надзирательницы[701]. Еврейки и цыганки корректировали собственную идентичность не только под воздействием лагерного руководства. Они могли самостоятельно начать соотносить себя с различными лагерными группами, например «свидетельницами Иеговы»[702].

Первый памятный знак рядом с территорией бывшего концлагеря Равенсбрюк. 1948 г.

В лагерных условиях, когда еврейки и цыганки зачастую не могли решить вопросы физиологического выживания, сохранения или воссоздания групповой идентичности, закономерно отсутствовала и возможность проявить себя в организованном сопротивлении.

Глава 4 Судьбы бывших советских узниц в послевоенные десятилетия

Окончание Великой Отечественной войны ознаменовало появление огромного числа людей, которые, претерпев страдания и лишения, должны были вновь приспосабливаться к условиям мирной жизни.

После завершения боевых действий миллионам советских граждан для возвращения на родину необходимо было пройти проверку и фильтрацию во фронтовых и армейских лагерях и сборно-пересыльных пунктах Наркомата обороны и проверочно-фильтрационных пунктах НКВД. Граждане, вызывавшие подозрение и преступники, направлялись для тщательной проверки в спецлагеря НКВД, переименованные в феврале 1945 г. в проверочно-фильтрационные лагеря НКВД[703]. По прибытии на место жительства репатрианты вновь проходили проверку в органах госбезопасности.

По данным, которые приводит В. Земсков, по состоянию на 1 марта 1946 г. после проверки в фильтрационных лагерях и пунктах из 4 199 488 репатриированных 80,68 % гражданских лиц и 18,31 % военнопленных были направлены к месту жительства. Процент переданных в распоряжение НКВД составил 1,76 % среди гражданского контингента и 14,69 % среди военнопленных[704].

Несмотря на то что в феврале 1945 г. было принято постановление об упрощении проверки женщин, детей, стариков и сокращении ее до 5 дней[705], подобные сроки не выдерживались и увеличивались до одного-двух месяцев. После фильтрации некоторые репатрианты (около 100 000 человек на 1 марта 1946 г.), в том числе и бывшие узницы Равенсбрюка, оставались при военных частях, выполняя различные хозяйственные работы[706]. В результате сроки их возвращения в СССР откладывались до конца 1945 – начала 1946 г., а иногда и позже.

Проверка репатриантов являлась обоснованным механизмом выявления пособников нацистов. Абсолютное большинство советского гражданского населения, оказавшегося в Германии в годы войны, проходило ее без каких-либо проблем или даже формально. Более того, нередкими были случаи, когда в условиях массовой фильтрации, по подложным документам, в СССР возвращались бывшие коллаборационисты[707]. Многое зависело и от личности проверяющих, которые могли быть лояльны к репатриантам или безосновательно подозревать в них изменников Родины.

Чаще всего процесс фильтрации был сопряжен с проблемами у бывших военнопленных. Пребывание в немецком плену воспринималось и как позор, и в ряде случаев как преступление. Ключевым приказом, обозначившим главные принципы подобной политики, стал Приказ № 27 °Cтавки Верховного Главнокомандования Красной армии от 16 августа 1941 г., в котором значилось: «1. Командиров и политработников, во время боя срывающих с себя знаки различия и дезертирующих в тыл или сдающихся в плен врагу, считать злостными дезертирами, семьи которых подлежат аресту как семьи нарушивших присягу и предавших свою Родину дезертиров. Обязать всех вышестоящих командиров и комиссаров расстреливать на месте подобных дезертиров из начсостава.

2. Попавшим в окружение врага частям и подразделениям самоотверженно сражаться до последней возможности, беречь материальную часть, как зеницу ока, пробиваться к своим по тылам вражеских войск, нанося поражение фашистским собакам.