Равенсбрюк. Жизнь вопреки

На этом сложном и противоречивом фоне первого послевоенного десятилетия наиболее трагичными для группы советских женщин-военнопленных, бывших узниц Равенсбрюка, стал судебный процесс в Симферополе и трагическая гибель их идейного лидера – Е. Клем.

Еще в июне 1945 г., во время проверки СМЕРШ, была задержана одна из узниц – Валентина Чечко. На допросе она показала, что Антонина Никифорова, работавшая в лагерном ревире, проводила селекцию заключенных и «дважды давала больным яд»[718]. Никифорова была объявлена в розыск, в скором времени арестована и практически на год заключена в тюрьму, пока шло разбирательство. В Советском Союзе А. Никифорова – одна из главных хранительниц памяти о Равенсбрюке – об этом тяжелом опыте не упоминала. Лишь в преклонном возрасте она рассказала о заключении журналистам: «В Равенсбрюке меня назначили старшим врачом лагеря, и одна из узниц на меня донесла. Я почти год сидела в тюрьме, а потом состоялась комиссия. Я им рассказала о своей жизни, и они решили, что я не антисоветчица. А доносчицу отправили к психиатру, и там выяснили, что она морфинистка. Я помню, следователь, когда меня допрашивал, спросил: «А почему Вы остались живы?» Может быть, потому, что я с детства привыкла к голоду. Я помню, что не очень страдала в лагере. Даже делилась своими пайками с другими»[719]. Обвинявшая Никифорову Чечко сама была арестована во время фильтрационной проверки в сентябре 1945 г., когда показала, что убивала узников инъекциями. Тем не менее вскоре она также была отпущена.

Однако в 1949 г. Чечко вновь была задержана. Поводом стали показания жительницы Симферополя Лидии Меркуловой, которая работала у Чечко санитаркой в концлагере. В августе 1948 г. Меркулову осудили на пять лет за «кражу государственного и общественного имущества», но отпустили ввиду наличия малолетнего ребенка, а также, по мнению некоторых исследователей, согласия донести на Валентину Чечко[720]. Последняя вновь стала называть своих бывших солагерниц виновными в убийстве узников. На сей раз имя А. Никифоровой не прозвучало, зато обвиняемыми по новому делу, помимо самой Чечко, стали Анна Федченко, Муся Клугман, Людмила Чмелюк (Малыгина). Еще одна арестованная, Елена Малахова, во время следствия совершила самоубийство.

17 декабря 1949 г. в Спецсообщении В.С. Абакумова И.В. Сталину были перечислены фамилии некоторых обвиняемых женщин, а также отмечено, что они умерщвляли «советских граждан путем впрыскивания ядовитых препаратов»[721].

В результате закрытого судебного процесса Военного трибунала Таврического военного округа, который проходил в декабре 1949 – апреле 1950 г. в г. Симферополе, бывших узниц обвинили в добровольной сдаче в плен, а также в том, что они, работая врачами в концлагере Равенсбрюк, участвовали в массовом уничтожении заключенных, якобы проводили селекцию узников, выдавали евреев, заражали узников инфекционными болезнями, делали специальные инъекции, после которых больные умирали. Все обвиняемые, кроме Муси Клугман, признали свою вину. Женщин приговорили по статье Уголовного кодекса РСФСР 58-1б «Измена Родине» к двадцати пяти годам заключения в исправительно-трудовых лагерях. Свидетельницами обвинения выступил ряд бывших узниц Равенсбрюка, что добавляло еще большей трагичности данному процессу и навсегда разделило обвиняемых женщин и тех, кто давал показания.

Осужденные справедливо считали решение суда незаконным и требовали его пересмотра. Пожалуй, наиболее доказательной являлась жалоба в порядке надзора Муси Клугман, которую она отправила на имя Генерального прокурора СССР Романа Руденко. Помимо прочего в тексте значилось: «Я не молю о пощаде или помиловании, так как не только не совершала никаких преступлений, но, как и подобает дочери советского народа, вела себя достойно, отдавая все свои силы и знания беззаветному служений своей Родине…

Это обращение к Вам – роковой вопль моего сердца, крик исстрадавшейся и наболевшей души: дело идет о моей чести и жизни.

Пребывание в лагерной обстановке, с ее нравственными и физическими страданиями, превращается в сплошной ад для человека, который никакой вины за собой не знает.

«До каких пор это будет продолжаться?» – этот вопрос не дает мне покоя ни днем ни ночью.

Дальше молчать я не в силах и поэтому апеллирую к Вашей совести с просьбой вмешаться в мое дело и вернуть меня к жизни и творческой работе на благо нашей Отчизны»[722].

Лишь в 1956 г. женщины были полностью реабилитированы. Тем не менее их имена были фактически преданы забвению в общем нарративе последующих лет об истории концлагеря Равенсбрюк.