Равенсбрюк. Жизнь вопреки

И потом, некоторое время, немного совсем, я работала в комендатуре нашей администрации. Затем пришли из оперативного сектора, как я потом узнала, и сказали, что нам эту девочку отдайте, а вы себе кого-нибудь другую найдете. Руководил этим сектором генерал-майор Никитин[749]. Там я работала, сколько нужно, у нас в двенадцать часов только был ужин. Но даже когда мы задерживали кого-то и при допросе человек рассказывал и, может быть, свидетели были, которые тоже, в какой-то степени, от немцев пострадали, а я все рассказывала, что я из детдома. И когда мне нужно было перевести пострадавшего во время немцев того же немца, дыхание перехватывало, я просила выйти. Так прошел год, и я никому ничего не рассказывала, а каждых три месяца давалась характеристика. Больше я не могла выдержать. Даже во сне не могла признаться во всем, что со мной до этого случилось. Было партийное собрание. Все должны были поехать в… мы в разных городах работали, это был город Шверин, где находился штаб. И я сказала руководителю, полковнику Лысееву, что мне нужно к генералу. Он говорит: «А что ты хочешь»? Я говорю: «Мне нужно рассказать ему что-то». – «Ты можешь нам рассказать». Я говорю: «Нет, я хочу генералу рассказать». Я поехала, меня взяли с собой. Все ушли на партийное собрание, а генерал остался. Мы сидели в кабинете, это как веранда, в этот день шел дождь, и стекла промывало так. Я ему рассказала впервые за эти годы, рассказала всю правду. Собственно, я не была врагом, мне нечего было скрывать. Я ему рассказала всю правду. Когда я закончила, он говорит: «Видишь, и стар плачет, и мал плачет. И пишитесь, как вы хотите». Это я во время войны Максимова была. «Хотите двойную фамилию, пишите. Какую вы хотите, только живите». (Плачет.) Так я проработала там два года. Потом командование нашло сестру в Москве. Меня взяли в штаб работать. И я попросилась, я больше просто не смогла быть, хотя нам создавали самые лучшие условия. То есть первое время как бы приказ был, чтобы каждое утро с молокозавода привозили сливки, нас было две девочки, еще Наташа и я, как переводчицы были. Чтобы нас как-то восстановить здоровье. Когда я попросилась у генерала: «Пожалуйста, я хочу на родину». Он говорит: «О какой родине ты говоришь? У тебя нет никого, побудь здесь, потом на родину поедешь». И все-таки в 1947 году я приехала сюда в Москву. Как он сказал: «Я же опущу тебя в форточку, которой у тебя еще нет, на вертолете, только еще поработай. Ты не понимаешь, в какие условия ты едешь». Ну, человеку свойственно…

Приехала сюда к сестре, потом вышла замуж. Родилась дочь. Через пять лет муж, в возрасте 33 лет, единственный больной на население Москвы, заболел и, к сожалению, умер. Год и два месяца я с ним была в первом мединституте. Вырастила дочь прекрасную, закончила факультет иностранных языков, владеет французским, английским, работает много лет в посольстве. Прекрасный внук, который закончил университет, защитил диссертацию кандидатскую, работал дипломатом в Корее, сейчас он в Москве находится. Женился, сейчас у меня правнучка. Я счастлива. Такая вот у меня короткая, но длинная жизнь.

И. Людмила Александровна, можно мы вернемся к самому началу. Меня интересует, как звали ваших папу и маму? Когда они родились? Что-нибудь о них расскажите.