Равенсбрюк. Жизнь вопреки

Работать я не могла устроиться очень долго, и не только я, а все.

Благодаря моему начальнику в радиокомитете, с которым я работала, он помогал очень моей семье в войну. Он знал, что я была в плену, он позвонил, и я как раз подошла к телефону: «Ты уже приехала, а почему не звонишь?» – «Вячеслав Михайлович, как же я буду звонить, если я никак на работу не могу устроиться». – «А к нам?» – «В радиокомитет?» – «Завтра приходи». И я опять устроилась в радиокомитет. Потом меня оттуда в 1949 году уволили, пришла новая кадровичка, посмотрела мою анкету, а она небольшая. «Вы были в плену? Где?» – «Будапешт, гестапо, тюрьма, концлагерь Равенсбрюк». Значит, «враг народа». Меня уволили. Но я работала в международном отделе с такими, как Шрагин, Зорин Валентин Сергеевич, они мне говорят: пиши Сталину. Я написала, конечно, никакого ответа не было. Тогда Зорин говорит: «Слушай, напиши Суслову. Он курирует радиокомитет». Я написала. Что я написала, я не знаю. Только через три дня, это я послала на ЦК, телефонный звонок. «Ольга Васильевна, это звонят из ЦК. Отдела Суслова. Приходите, на вас заказан пропуск». Я пришла, меня там встретили, такая Галина Павловна Серебрякова. Она привела меня в секретариат Суслова и представила: «Вот эта женщина, читая письмо которой мы все рыдали». Они меня что-то порасспрашивали. Потом она мне говорит: «Знаете что, завтра в радиокомитет». Пришла, поднялись в отдел кадров. Она мне говорит: «Посиди здесь, а я пойду с ней поговорю». Видимо, дверь не была прикрыта, потому что я слышала: «Как ты могла, прочитав четыре строчки, уволить человека. Она же к досье допущена спецотделом». Нет и все. Потом она выходит и говорит: «Тебя восстановят, тебе все выплатят, стаж ты не потеряешь. Но мой совет, я вчера сидела чуть ли не до полночи, выбирала из списков, куда тебе было бы интересно устроиться работать. Вот выбирай. Тебя восстановят в радиокомитете, но я не советую. Она все равно найдет способ от тебя избавиться, тем более ты обратилась к нам». Дала список. Я почитала, смотрю, там Государственный дом радиовещания и звукозаписи. «Я вот сюда». – «Правильно. Пойдешь сначала машинисткой, потом выучишься на звукооператора, а если не будешь дурой и позволят обстоятельства, закончишь и будешь еще кем-то». Так я оказалась в Государственном доме звукозаписи. Там проработала до 1993 года. Сорок с лишним лет. Сначала машинисткой, потом звукооператором, дошла до оператора высшей категории. Вступила в партию. Меня уговаривали вступить в партию, но я была рядовым партийцем и верящим в то, что будет коммунизм. Вступила в партию в 1966 году. Выдвигали меня в депутаты Моссовета. Я категорически отказывалась, говорила, что меня не пропустят.

«Ничего подобного». Естественно, свою комиссию я прошла, а дальше я с таким трудом туда шла, я посмотрела там на них и говорю: «Я ухожу». – «Почему?» – «Вы меня не пропустите». – «Да, не пропустим, но это не потому, что вы были в плену». А так, в общем, работала. Мне везло – и коллектив у нас был хороший, и начальники у меня были хорошие, а уж директор Дома звукозаписи, особенно Семен Исаакович Задов, это вообще был директор от Бога. Друзья хорошие, семья, хорошая. Дочь у меня прекрасная. Правнучке 17, правнуку 12 лет. Дочь тоже работала в Доме звукозаписи, и свёкор ее, главный технолог, а свекровь тоже звукооператором. И младший тоже на радио. Так что мы радийники. Сейчас правнучка тоже поступила в радиоинститут. Вот так прошла моя жизнь. К несчастью, из нас, бывших военнопленных, здесь осталась я и Катя в Москве. До 1958 года, пока не организовался комитет лагерный, мы вообще не общались, только с Зоей, Марией. Только когда открылся Советский комитет ветеранов войны, мы тогда стали встречаться. Из других городов приезжали наши девушки.

И. А в самом лагере, например, с «восточными рабочими» общались?

Р. Мало. Потому что за пределы лагеря нас не выпускали, а по лагерю мы ходить не имели права, лишь изредка. Поэтому я из гражданских почти там никого не знала. Я узнала многих уже после 1958 года.

И. А другие категории тоже с ними не сталкивались? «Свидетельницы Иеговы», криминальные и другие?

Р. Тех, кого не было в бараке, мы почти не видели. Только когда привозили еду. Вот тогда мы могли с кем-то перекинуться словами. У всех были разные вензеля. У нас был красный и написано SU, у угнанных было R, желтые – у евреев, а черные – проститутки и воры. Но мы с ними не общались.

И. А Никифорову вы знали?

Р. В лагере нет. Мы с ней познакомились в Советском комитете. Она работала в больнице. Вот Евгения Лазаревна Клем, была такая Александра Николаевна Сокова, она помощник Евгении Лазаревны и наша поэтесса.

И. Она единственная писала стихи?