Более того, Олсен критиковала близкую дружбу, которую считала закрытой для себя. Читая «Укспорт», она хотела «поговорить вместе с Халли и Сайки»527. Тилли призналась Кумин, что ей одиноко. Секстон и Кумин всегда были друг у друга, а Олсен иногда чувствовала себя так, будто у нее никого нет. Максин, не склонная реагировать быстро, замолчала. Шокированная Секстон тоже перестала писать. И только через много лет Секстон открыто обсудила с Олсен ее неологизм «обмелила». Когда Энн наконец на это решилась, она рассказала о своей боли без обиняков, в недоступной для Кумин манере.
«Я была глубоко потрясена, когда много лет назад ты сказала, что я обмелила книгу Максин, — писала Секстон в июле 1970 года. — Нет, Тилли, я так и не поняла, что ты имела в виду… Это было бы не так важно, если бы я не любила и не уважала тебя, но я люблю и уважаю, и это имеет значение до сих пор»528. Энн задалась вопросом, а не Джон ли Чивер, любимый писатель Кумин, виноват во всей той поверхностности, которую разглядела Олсен в романе. Она предположила, что Олсен больше понравится следующая книга Кумин (опубликованный в 1971 году роман «Похищение критики» назвали «самым слабым из романов миссис Кумин»529). Завершая письмо, Секстон пожелала Олсен всего наилучшего, и добавила, что останется ее «преданным читателем»530. По сравнению с предыдущими письмами, в которых Энн называла Тилли «гением и кумушкой»531, эти добрые пожелания Секстон прозвучали холодно. Теперь она была просто преданным «читателем», но уже не преданным другом.
Как и в ситуации с Кумин, Олсен попыталась написать письмо, которое бы все исправило. «Энн, драгоценная и отчужденная»532, — начала она. Тилли поблагодарила Секстон за то, что она прислала ей свой новый, не внесенный в телефонную книгу номер «в подозрительно официальной записке без подписи», которую Секстон отправила до или после письма, продолжившего давний конфликт. У Олсен не хватало слов, чтобы выразить чувства, и она позаимствовала несколько у Торо. В заключение Тилли приписала для Секстон свои собственные добрые пожелания, более искренние, чем те, что высказала Энн: «Отчужденная или нет, я лелею твои надежды, ценю твои мечты, вижу тебя: ты, как и я, взращиваешь свой сад. Хоть мы и в разлуке (твои книги, твоя фотография, воспоминания — всегда часть меня) — Живи и работай хорошо. — В добрый час (не прощай), моя дорогая Энн».
Конфликт вокруг «Страстей Укспорта» случился в неудачное для всех время. Секстон, оправившись от перелома бедра, столкнулась с негативной реакцией зарубежных критиков на свое творчество. Ее британский редактор из
Но Олсен не хотела, чтобы подруга отворачивалась: Тилли хотела, чтобы Секстон видела, насколько она сломлена. Ее предложения тоже ломались пополам, как высушенные веточки. Читая это зимнее письмо с его строфами и переносами, Секстон могла подумать, что писательница Олсен сочинила стихотворение.