Раз, два, пряжка держится едва… Печальный кипарис. Зло под солнцем. Икс или игрек?

— Прошу прощения, мадемуазель.

Девушка чуть отступила назад.

— Знаете, мосье Пуаро, что я о вас думаю?

— Eh bien, мадемуазель…

Она не дала ему закончить, так как на самом деле вопрос ее был чисто риторическим. Джейн Оливера была готова ответить на него сама.

— Вы шпион, вот кто вы! Ничтожный, низкий шпион! Суете свой нос в чужие дела, вынюхиваете, высматриваете! От вас всем одни неприятности!

— Уверяю вас, мадемуазель…

— Я-то знаю, что вам на самом деле нужно! А вы наплели тут с три короба! Почему не сказать открыто и прямо? Ладно, тогда я сама вам все выскажу. Вы все равно ничего не найдете! Ничегошеньки! Потому что и находить-то нечего! На дядю Алистера никто не покушается. Ни один волосок не упадет с его драгоценной головы. Он в полной безопасности. Был и будет. Осторожный, ограниченный, преуспевающий — абсолютное воплощение банальности! Заурядный, погрязший в предрассудках, Джон Булль[69], вот кто он. Ни воображения, ни умения смотреть вперед!

Ее приятный грудной голосок срывался на визг. Она перевела дух и гневно выпалила:

— Сыщик кровожадный! Ненавижу вас! Вы… вы… жалкий буржуа!

И убежала… Только вихрем взвились дорогие шелка.

А Эркюль Пуаро остался стоять с вытаращенными глазами, машинально поглаживая усы.

Буржуа! Признаться, такое определение как нельзя лучше к нему подходит. Действительно, взгляды у него и есть и были сугубо буржуазные, однако откровенное презрение, с каким эта красотка произнесла слово «буржуа», заставило его, как он мысленно выразился, «напрячь мозги».

Погрузившись в глубокую задумчивость, Пуаро направился в гостиную.

Там миссис Оливера раскладывала пасьянс.

Она подняла глаза и посмотрела на Пуаро. Таким взглядом она, наверное, удостоила бы черного таракана, ненароком выползшего на свет Божий.

— Бубновый валет — к трефовой даме, — рассеянно пробормотала она.

Пуаро в унынии ретировался.

«Увы, похоже, я здесь у всех вызываю неприязнь», — печально думал он, выходя через стеклянную дверь в сад.

Вечер стоял чудесный, воздух, как всегда в сумерки, был напоен пряным ароматом. Пуаро с наслаждением вдохнул его и зашагал по тропинке, окаймленной бордюром из цветов.

Только он повернул за угол, как две смутно различимые в темноте фигуры бросились в глубь сада.

Кажется, он спугнул влюбленную пару.

Пуаро повернулся и поспешно пошел назад. Похоже, и здесь его присутствие de trop[70].

Проходя под окном кабинета Алистера Бланта, он услышал, как тот что-то диктует своему секретарю.

Пуаро ничего не оставалось, как направиться к себе в спальню.

Некоторое время он еще размышлял над всеми невероятными сюрпризами, которые уготовила ему вся эта история.

Интересно, кому же все-таки принадлежит голос, который он слышал по телефону. Неужели это и вправду звонила миссис Оливера? Невероятно!

Ему вспомнился щупленький, тишайший мистер Барнс и его откровения, отдающие дешевой мелодрамой. Этот таинственный мистер ку икс девятьсот двенадцать, он же Альберт Чепмен, не шел у него из головы. И еще ему вдруг вспомнилась горничная, Агнес… Почему у нее был такой встревоженный вид…

Вечная история — люди всегда что-то скрывают. Как правило, всякие пустяки, но, пока не выяснится, что это действительно пустяки, невозможно выйти на верный путь.

Как он пока еще тернист, этот путь к истине!

Составить о деле четкое представление и методично двигаться вперед… Но как обойти главный камень преткновения — противоречивую, загадочную фигуру мисс Сейнсбери Сил? Ибо если то, что видел Пуаро, действительно подтвердится, то тогда все вообще лишается какого бы то ни было смысла.

«Неужели я старею?»— с удивлением и грустью подумал Пуаро.

Глава 6 Одиннадцать, двенадцать — в грядках копаться

1

Великий сыщик провел тревожную ночь и ни свет ни заря был уже на ногах. Утро выдалось восхитительное, и Пуаро решил пройтись вчерашним маршрутом.

Великолепные цветы радовали глаз, и хотя Пуаро предпочел бы более строгие линии — ах, какие аккуратные клумбочки алых гераней были в Остенде![71] — тем не менее он прекрасно понимал, что видит перед собой совершенный образец истинно английского паркового искусства.

Он миновал розарий, безукоризненная планировка которого привела его в восторг, затем прошел извилистой тропинкой вдоль альпийской горки[72] и достиг наконец обнесенного изгородью огорода.

Там он застал такую сцену: коренастая чернобровая женщина, с коротко остриженными темными волосами, одетая в твидовый[73] пиджак и юбку, что-то втолковывала садовнику. Говорила она медленно, с явно выраженным шотландским акцентом. Как показалось Пуаро, ее собеседнику этот разговор отнюдь не доставлял удовольствия. Отпустив напоследок какую-то колкость, Элен Монтрессор удалилась, а садовник, который до этого бездействовал, опершись на лопату, вдруг принялся усердно копать. Такое внезапное рвение насторожило Пуаро. Он подошел поближе и принялся рассматривать парня, стоявшего к нему спиной.

— Доброе утро, — приветливо сказал сыщик.

— Доброе, сэр, — буркнул садовник, не поднимая головы.