Раз мальчишка, два мальчишка

Говоря это, он отодвинул свой волосяной матрас в сторону, и ткнул пальцем в пол.

– Вот твоя дверь, мальчик, – злорадно улыбнулся Стригач, указывая на старый ржавый люк, который, кажется, никогда и не открывали.

– Это дверь?

– Она самая. А ты чем-то недоволен? Думал, тебя ждут райские врата с ковровой дорожкой? – хохотнул Стригач и потянул за крышку люка.

Люк, как ни странно, открылся.

Андрей подошел поближе и осторожно заглянул в темную дыру в полу. Ничего не было видно.

– И куда она ведет?

– Известно куда – в землю! – Стригач снова глупо захихикал. – Я бы даже сказал, в землю с большой буквы – в Землю-Матушку.

«Опять он меня заговаривает», – подумал Андрей и спросил:

– Хорошо, в землю так в землю, но куда я попаду, если пойду этим путем?

– Этот ход проложен под лесом, – нехотя ответил Стригач, – а выйдешь ты на его краю, как раз у поля.

– У поля?! – обрадовался мальчик.

– Да, но должен тебя предупредить, – Стригач склонился поближе к Андрею и зашептал в самое ухо: – Я обещал тебе, что ты сможешь уйти от меня, и ты действительно сможешь. Но я не могу тебе обещать, что из этого тоннеля ты выйдешь таким же, каким туда зашел.

Андрею, который после исповеди самому мерзкому существу на свете больше не чувствовал страха перед ним, вдруг снова сделалось не по себе. Он отступил на несколько шагов от люка поближе к свече. Казалось, даже Стригач побаивается этого подземного хода, по крайней мере старается держаться от него подальше.

Сомнения Андрея не укрылись от Стригача, и он заговорил заискивающе ласково:

– Есть в мире вещи и пострашнее меня, мальчик. Оставайся лучше со мной, у меня здесь хотя бы все понятно, а что тебя ждет там, даже я не знаю. А неизвестность, она сам знаешь хуже чего. Это я тебе почти по-отечески говорю, а там – у матери – разговор другой будет.

«У какой еще матери? – подумал Андрей. – Опять он меня забалтывает, нужно быстрее уходить».

Он взял свечу и снова заглянул в люк – крутая лестница спускалась в темный ребристый тоннель, уходивший вперед настолько, насколько хватало света. Ничего страшного он не увидел, но все его тело сжалось и похолодело.

– Вы дали обещание, что я выйду, – сказал Андрей и поставил ногу на первую ступеньку, ведущую под землю.

Лысые мальчики аккуратно подбирались к люку за спиной Стригача, они двигались в полуприседе, тараща невидящие глаза, вжимаясь в пол, готовые к прыжку.

– П-шли, п-шли, – шикнул заметивший их Стригач.

– Я обещание держу, – обратился он к Андрею. – Ты выйдешь, но, боюсь, не таким, каким бы тебе хотелось.

– Думаю, мы с вами боимся и хотим разных вещей, так что меня все устраивает, – ответил Андрей и, освещая себе путь, зашагал вниз.

– Будь по-твоему, – сказал Стригач и захлопнул крышку люка.

Сыра земля

Темнота кружила вокруг мальчика, отгоняемая лишь пламенем свечи. Он видел, как она то приближается, то отступает, чувствовал ее запах. Так пахло от Сени и Валеры – спокойствием и сырой землей. Но спокойно Андрею не было. Что-то давило на голову, руки и ноги, будто пространство сужалось и подталкивало его вперед.

«Я выйду отсюда», – пообещал себе Андрей.

– Я выйду отсюда, – зачем-то повторил он вслух, как если бы кто-то мог его услышать. Вообще-то он был почти уверен в том, что кто-то его слышит.

Андрей проверил расстояние до стен – не похоже, чтобы они сжимались, но давление становилось невыносимым и буквально вынуждало двигаться дальше. Он почувствовал, что не может нормально дышать, и дернулся вперед. Пройдя несколько десятков метров по тоннелю, он остановился, чтобы осмотреться. Дышать стало легче.

Никаких страшных рисунков и угрожающих надписей – просто земляные стены и потолок, с которого кое-где пучками кровеносных сосудов свисали корни деревьев. Андрею даже показалось, что корни по-настоящему красноватые.

Тоннель тянулся дальше, мальчик шел медленно, ожидая, что сейчас он раздвоится, запутается, превратится в лабиринт, но путь оставался прямым и ясным.

«У матери разговор другой будет», – вспомнил он слова Стригача. «У какой матери? – подумал Андрей. – Не свою же мать он имел в виду? С его матерью я бы встретиться не хотел. Если сам Стригач такой, то какой же может быть она?»

Андрей с усилием прервал эти пугающие мысли и заставил себя подумать о чем-нибудь хорошем. Это почему-то казалось ему очень важным. Он еще не успел понять, но уже чувствовал, что мыслить, по крайней мере так, как он привык, ему осталось недолго.

Он стал думать о Пашке, Вале, Эдике и Феде, о том, как все они прыгали на панцирных кроватях, улетали в небо и орали, как радостные птицы.

«Что с ними? Живы ли они? Не ушли ли? Пашка, Пашка, Па-шка».

Мальчика снова сжало со всех сторон какими-то невидимыми земляными мышцами, накатили паника и безумное желание ломиться вперед, к свету, но света не было. По крайней мере снаружи.