Разберемся! Главное о новом в кино, театре и литературе

17 марта 2021 года в театре «Ленком» состоялась премьера, которую можно назвать «антипремьерой». Потому что это реконструкция, восстановление, воссоздание знаменитого спектакля Марка Захарова «Поминальная молитва» (1989) по пьесе Григория Горина, сделанной на основе прозы Шолом-Алейхема. Главная роль, Тевье-молочника, перешла от отца к сыну — от Евгения Леонова к Андрею Леонову. А между 1989 и 2021 годом пролегли, как вы понимаете, эпохи и эры…

Ту «Поминальную молитву» я видела дважды — с Евгением Леоновым и с Владимиром Стекловым (он играл в очередь с Леоновым, сейчас в очередь с Андреем Леоновым играет Сергей Степанченко) — и могу свидетельствовать, что декорации Олега Шейнциса, эта уникальная «симфония» из досок, и мизансцены Марка Захарова повторены цехами театра и режиссёром реконструкции Александром Лазаревым-младшим точно и тщательно. Но это, так сказать, плоть спектакля — душу спектакля повторить никак невозможно. Нынешняя «Поминальная молитва» — совершенно особенное предприятие.

Мечтатель, герой повести Достоевского «Белые ночи», обладал способностью исступлённо грезить, гуляя по Петербургу, но потом эта способность несколько ослабела, и Мечтатель, проходя по городу, отмечал — вот здесь, именно возле этого дома, некогда я был в своих грёзах счастлив. Вот что-то такое — воспоминание о пригрезившемся когда-то счастье — есть в новой «Поминальной молитве». Ясно же, что зритель (и видевший, и не видевший старый спектакль) будет вглядываться в Андрея Леонова (кстати, участвовавшего в старом спектакле в роли писаря Феди) с невольной целью установить, насколько он похож на отца, и это обстоятельство непреодолимой силы. Похож, похож, но не в этом дело, Андрей Леонов давно вырос в самостоятельного примечательного артиста, и роль Тевье-молочника из деревни Анатовка позапрошлого века — его личное создание, хоть и существующее в облаке воспоминаний, в ауре игры отца. Отец — вообще ключевое слово и для прежнего спектакля, и для нынешнего. Тема отца волновала прежде всего и Марка Захарова, волновала сильно, лично, глубоко.

Тевье — отец пятерых дочерей, преданный им, ответственный и заботливый отец, но жизнь опрокидывает его планы, всё идёт не так, всё неправильно, и смиренный хозяин семейства поставлен на грань бунта маленького отца против большого Отца, Господина миров, в которого верует буквально. Горечь этой истории такова, что справиться с ней можно только юмором, — и драматург Горин щедро рассыпал по тексту юмористические блёстки, сверкающие остроумием афоризмы (вдобавок к замечательному юмору самого Шолом-Алейхема). И вот это героическое преодоление злосчастной участи бойцовским юмором Андрей Леонов сыграл отлично. Он в принципе прекрасно годен для комедии (и уже сыграл отца дочерей в сериале «Папины дочки»), но здесь другой жанр, здесь — притча и немало острых драматических моментов, когда надо просто молчать. И важно, о чём и чем, так сказать, артист молчит, важен его «багаж» (опыт прожитой и продуманной жизни). У Евгения Леонова был огромный багаж, у Андрея он поменьше, но есть, поэтому роль так или иначе состоялась. Андрей Леонов мастерски шутит, но и молчит привлекательно.

Вторая по значению — еврейская — тема в спектакле 1989 года была трактована Захаровым совсем не этнографически, а, можно сказать, философски. Евреи — это «другие», своеобразные люди, но прежде всего люди. В них нет ничего непонятного, странного, да вообще, о каких странностях речь, если молочника Тевье играл Евгений Леонов, прямо еврей из евреев. Но если на момент 1989 года идиш-культура галутных евреев (евреев в изгнании, рассеянии) была далёким ретро, хотя её ещё многие помнили, то нынче это решительный антиквариат. Типажи Шолом-Алейхема ушли в прошлое, на идише мало кто говорит, остались лишь словечки вроде всем известных «лехаим» и «мазл тов». Поэтому еврейские краски в новой «Поминальной молитве» воспринимаются примерно как испанский колорит из Лопе де Вега — что-то выразительное, занимательное, театральное. В своих стилизованных чёрно-белых одеяниях эти евреи увлекательно пляшут, отчаянно смешно шутят, но сквозь театральный «еврейский маскарад» то и дело просвечивают вечные типы. Да, конкретные типажи Шолом-Алейхема ушли, а суть их человеческая осталась.