Разбитая наковальня

Наклонился вперёд вождь, лицом почти касаясь языков пламени. Глаза его, тонущие в морщинах, слегка увлажнились от жара. Сквозь огонь заговорил он тихо на демоновом наречии, достал из-за пазухи прут из Драконьей Гибели и зажал меж собственных ладоней. Металл пошёл искрами, не по воле рук своего владельца наклонился в сторону Игниной тени. Пламя костра перед ним раскололось пополам, обступило вытянутый прут и немедленно обратилось в алые тона. Старик удивлённо приподнял седую бровь, подался ещё ближе к Игне, чтобы лучше разглядеть чужое колдунство. Тень дёрнулась, протянулась до стен юрты, как от закатного солнца. Старик, вздрогнув всем телом, отступил, а костёр потух, оставшись холодными углями да лентой дыма.

– Так не должно быть, – полушёпотом признался вождь скорее самому себе. – Проклятие твоё молчит, не называет автора своего. Кто на тебя это наслал?

– Алый человек по имени Дэнда.

– Человек? Сомневаюсь! – неожиданно приободрился вождь. – Такая-то магия одному человеку не по зубам. Целый колдунский хор не создаст столь мощного сгустка.

– Он использовал каплю собственной крови и кинжал из того же металла, что ваш прут.

– Всего каплю? Да как же… – он почесал в голове. – Не демоново ли вместилище к тебе пришло?

– Быть может, и так. – Игна пожала плечами. – Так что коли меня или моих товарищей тронете, то…

– То что?.. – доля любопытства и страха слышалась в вопросе старика.

Решила Игна додумать за шамана, каждый образ страшный из сказок отцовских смешать и выдать за прописную истину.

– Из тени руки алые полезут, внутрь утащат, мучить тело и душу будут тысячи тысяч лет! – медленно протянула Игна, глаза выпучив. – А как солнце сядет, поселится в каждом тёмном углу по твари лютой-кровожадной и гнать будут весь ваш род до самого мирского края! – последние слова она почти прокричала.

Что-то сверкнуло в мастерицыной тени: не то осколок стеклянный, не то пропущенный юртой солнца след. Оттого Игнина выдумка получилась лишь ещё складнее. Попятился вождь, не скрывая ужаса, за посох взялся, трижды о землю стукнул, будто злого духа прибил – и погнал Игну из юрты, страшно ругаясь на языке пустыни. Ещё долго ходил он подле своего жилища с прутом в руках, размахивал им и всем к разговору с мастерицей причастным велел с теней собственных глаз не сводить.

За десять шагов после этого девушку всё племя обходило, косые взгляды бросало, работу доверяло редко и только по особой надобности. Давали воины сабли подлатать, а потом ночами с клинков глаз не сводили, всё думали: не явятся ли из темноты неведомы чудища да не порубят головы во сне? Пустила мастерица слушок, что никакой скакун и версты на её подковах не проскачет, если не уплачено ей после работы будет. Так в карманах пленницы осело золото да дорогие камни, хоть и хлопот прибавилось.

Пробыла Игна в плену почти год. Отпустить проклятую – стыдно, убить – боязно, а дальше держать – себе дороже, на чём и решили кочевники рабыню свою передать. Да не кому-нибудь: в империю послать в ящике крепком, в самый лютый из Высоких Домов щедрым подарком. Какой уважающий себя вельможа иль дворянин откажется от собственного кузнеца? Авось там и колдунство древнее порушат или прибьют на худой конец. Всем племенем решили, связали Игну по рукам и ногам, в ящик кое-как затолкали, флягу воды да корку хлеба вслед бросили, крышкой закрыли и отправили на повозке дрянной в далёкие дали.

Ну и дорога была! То жаром, то стужей сводило, а тело, могучее, но неволей скрюченное, немело и затекало. Вздрагивала от каждого камня иль неровности земли сухой телега, всё чаще мастерица встречала стены своего заточения то лбом, то спиной. За нуждой простецкой выпускал её извозчик, и в моменты свободы короткой разглядывала Игна за собой дорогу, чтоб путь домой запомнить – да было бы в этом хоть какого толку! Одна иссушенная земля тянулась до горизонта. Мастерица с трудом улыбалась собственной удаче: теперь доставят её к местной знати, где она и силу, и опыт сможет показать и до науки Гинна без труда доберётся.

Взглянула на третье утро старшая сестра в щель меж досок своей темницы – и отказалась поначалу глазам верить. Пустыня далеко позади едва жаром дрожала, и нынче росли вокруг леса, травой тронуты, холмы. Стучали мелкие камушки под копытами скакуна, волочащего за собой телегу. Вдоль самой дороги шли зелёные поля, тонущие в воде, и копошились в этих полях люди, не разгибая крепких спин.

– Уж достигли мы империи? – спросила Игна у кучера.

– Молчать, ведьма! – крикнул он, не оборачиваясь. – Ещё слово – и язык вон!

Только он своё сказал, так резко прервался. Отпустили тетиву, со свистом рассекла воздух стрела. Кочевник бросил поводья, схватился за шею и рухнул на дорогу, захлёбываясь собственной кровью. Ещё стрела – и тот замер недвижимо. Конь на дыбы встал, чуть телегу не опрокинувши, но неизвестный, выйдя из укрытия, принялся скакуна успокаивать. Пустил руку по гриве, в глаза взглянул, шепнул на ухо слово доброе – так кобыла и угомонилась. Настала тишина.