Разбитая наковальня

– Война Ложных Корон окончена, – сказала Зань, сквозь Мировую Каверну взглянув. – Близ Тысячеликой объявятся демоны поганые, но у нас есть несколько лет. Я чувствую это.

– Первые зовут нас на знакомство, – в мыслях коснулась Ленна златых ворот. – Поделятся они мудростью своей, чтоб смогли мы не только снабдить, но и обучить Опалённых.

Явился в памяти Игны Хиду: вечно недовольный старик, что не хотел гневливых знанием вооружать. Бузула стоял рядом, готовый вместе слушать мир вокруг. Знакома была Игна и с тем, кто безумию отдался и демона всякого стал опасней и страшней: тот сидел в углу, сверкая сломанным клином. Стыд подкрался к горлу, когда вспомнила мастерица, как сама чуть не обратилась в зверя. Тогда руку возложил ей на плечо последний учитель: свободный сын раба, великодушный Анау. Его улыбку она сберегла возле несокрушимого своего сердца.

– Мы будем мудрее почётных мертвецов. Не можем допустить, чтоб обрели силу яростью иль местью ведомые, – сказала Игна и тут же завидела совсем поникшую сестру, – Ленна, ты чего?..

– Папенька наш… – прошептала она, в каждом слоге срываясь, – гордится сильно нами…

Дочери не забывали об отце своём: об улыбке его средь бороды косматой; о сказках, спетых по памяти иль по строкам книг при свечке одинокой; о работе непростой да важной. Заплакали сёстры в объятиях друг дружки, поддавшись отложенной скорби.

И недели не прошло, как вновь наполнилась трудом кузня. Звенела громко новая наковальня, хозяек радуя. Осколки её предшественницы вбиты были над входом в знак доброй памяти. Горн сиял духа огнём и жаром дышал, кипела в котелках Драконья Гибель, ждали часа своего хитрые литьевые формы. Скрипело перо по бумаге, оставляя за собой умное слово, формулу иль чертёж – им в явь суждено воплотиться. То были уже не мечи только – брони мудрёной нескромные наброски, за коими идея стояла триумфальная, великая. Речами полон был дом Стук под вечер: громкие планы и смелые мысли рождались за семейным столом. Гостям – старым друзьям и знакомым новым – всегда была дверь крепкая открыта, светясь надписями предков под порогом.

Не жалея сил, ковали мастерицы человеку будущее.

В подземных глубинах, в руинах безымянного племени, что лежало костями промёрзшими, скрывались в тенях алые нелюди. Кто чем был занят: кто к костру нёс поленья; кто горизонт трогал, как струну; кто держался снаружи, обнимая сумраки холодные ради покоя господина. Восседал возле костра на почерневшем от времени стуле владыка. Его хрупкий, скромный трон – только первый из десятков. В руках держал повелитель безымянного идола и искренне улыбался грубым формам его и огромным глазам, чуть наползающим на широкий деревянный лоб. До господина всё ещё доносился шёпот мёртвых губ, что обращались чрез идола к другому богу. Из пелены теней послышались шаги.

– Как жаль, что я сама не видела сего удара! – Пат разочарованно взглянула на разбитую голову Дэнды.

– Братец мог погибнуть, а ты смеешься, – вступился Улулад.

– Сам виноват. – Стража пожала плечами. – Коль лезешь на Опалённого – так готовься если не сдохнуть сразу, так почуять смерть. Ты растерял осторожность, «едок помоев».

Улулад поддерживал названого брата на ногах, пока тот отмахивался от помощи и гневно шипел на запоздавшие поучения. Явились трое из алой свиты пред господином. Тот, уже выслушав от Арислума краткий пересказ о случившемся, отложил находку и широко улыбнулся тройке.

– С возвращением, мои дорогие друзья! – каждым словом владыка ликовал. – С обновками я вас поздравляю. Как ты, друг? – обратился он к хромающему Дэнде.