Разбитая наковальня

В порозовевшем небе, галдя ругательствами на опаздывающего Зубов, крутился Гадкий Клюв. Перья его были едва ли чернее душонки вора, подстрекателя и откровенного лжеца. Глаза острые, как у хищного орла, а жадность – точь-в-точь как у хитреца-сороки. Маленькие двуногие камнем попали ворону по клюву. Надломанное орудие птицы срослось криво и гадко. В Гадком Клюве всё меньше оставалось от ворона, и всё более походил он на падальщика с земель далёкого Эпилога. Чудище, а не птица.

На камнях, подставляя ветрам бледное длинное брюшко, разлёгся Хвост. Его редко можно было застать в таком расслабленном состоянии: обычно хитрый змей затаивался в траве или возле ручья, но сегодняшний день измотал его. Хвосту уже было не до пряток, в коих змей обладал несравненным мастерством. В брюхе он пронёс ещё один кусок бога, стараясь из последних сил не пожрать его, как подобает тому, что оказывается внутри широкой пасти. Хвост то и дело недобро поглядывал на Белое Ухо, наигранно облизываясь раздвоенным язычком, но вновь почувствовав на себе взор пумы, разочарованно опускал голову.

Поодаль от собравшихся, на холмике, стоял гордый Небесные Корни. Олень не имел никакого отношения ни к благородным древам, ни к владениям Гадкого Клюва над рогатой головой, но носил это имя. Высокомерный, живущий по нравам строгим, скорый и сильный, но всё ещё неспособный убежать от сомнений. Что-то вечно его беспокоило, как если бы в песне зова он поймал фальшивую ноту, вновь и вновь повторяющуюся. И всё же вряд ли кто-то принёс больше кусков божества, нежели он.

И, наконец, вечно опаздывающий Зубы. Дуб недосчитался именно его. Та самая мерзкая, гадкая крыса, часто грязная и ещё чаще – голодная. Если Зубы снова попробует погрызть дубовый корень, Лапа не оставит от серого паразита даже хвостика. Природная ловкость, малый размер и глубокое знание о двуногих позволяли крысу проникать туда, куда не сунется ни могучая стража, ни остальные звери.

Разношёрстная шайка спорила о чём-то. Они терпеть не могли присутствия друг друга и не упускали возможности напомнить об этом недобрым словом. Весь их союз был громким, но неуклюжим противоречием устоям природы, и каждый член свиты сей факт понимал. Один должен пожрать второго, а третий – доесть то, что останется, если его самого не сцапает четвёртый. Но перед зовом звери стали едва ли не равны. И хоть мало чего поменялось в их душах, ещё принадлежавших дикому миру, что жил по своим строгим законам, пустить кровь на месте сбора никто не решался. Кто-то боялся попортить планы господина, а кое-кто – разозлить его преданную стражницу.

– Зубы! Дурак Зубы! – кричал Гадкий Клюв, раскатисто вытягивая «р». – Скорее, пустая твоя голова, звери ждут!

– А, Зубы. Славно, – очнулся Хвост и решил посоревноваться с Клювом, взяв на вооружение «с», – посоветуйте крысе обойти меня поодаль. Не смогу с собой справиться… Есть охота, да так, что уже не побрезгуешь… – Он снова покосился на кролика.

– Эй, Х-х-хвост! – перебив собственный страх, затрещал Белое Ухо. – А ну, перестань! А то Л-Лапа…

– Разорвёт, если затеешь недоброе, – Лапа сверкнула когтями. – Ты это хотел сказать, маленький?

– Д-да… – замялся Белое Ухо.

Её забавляло присутствие такой милой, безобидной игрушки в их компании зубов, клювов и когтей. Даже Небесные Корни своими рогами и копытами мог дать отпор, а на что способен этот трусливый кролик? Убежать, попискивая? Если да, то вряд ли далеко – иначе звали бы его как-нибудь по-другому. Белая Лапка? Было бы неловко.

– Это просто шутка, кошачья царица, – ответил Хвост. – По-дружески, так сказать, – он лениво приподнял голову, – Корни, поздоровайся с нашим прекрасным другом.

Олень молчал. Он смотрел туда, где скоро уснут солнца. Кажется, он ждал розового заката больше, чем пробуждения своего господина, собираясь с мыслями против звенящего зова. Лапа недовольно фыркнула, уличив Корней в неуместном равнодушии.

– С тобой говорят, башка рогатая, – излишне спокойно сказала стражница.

– Он в‐всё думает о с-своём. – Кролик тронул ухо лапкой. – Ему п-противен глас владыки.

– Вот оно что. А ты слышишь мысли Небесных Корней? – поинтересовался змей.

– Н-нет. Д-далеко стоит. З-знает, что я могу усл-л-лышать.

– Эй, рогатый, – зашипел Хвост, – может, подойдёшь да присядешь? Нечего стоять отдельно.

Но Небесные Корни не ответил. Группа более не обращала внимания на отстранённого молчуна, переключившись на своего грязного коллегу, что устало плюхнулся там, где обычно сидел Вой. Вымотанный крыс выпустил из зубов свёрток и принялся жадно вдыхать вечерний воздух, развалившись на траве.

– Я завидую слепым кротам, когда вижу тебя, Зубы, – обычно поприветствовала Лапа слугу владыки, не обратив внимания на трофей. – Где ты шляешься вечно?

– Молчи, кошка-переросток! – огрызнулся грызун и ударил хвостом по земле возле находки. – Смотрите!