Разбитое стекло

Будь моя воля, я никогда не уехала бы из Греции. Тем более в такую неприветливую, слякотную, серую страну, как Россия. Брак отца и мамы распался окончательно и бесповоротно, и с этим никто и ничего поделать не мог, но даже тогда я не собиралась уезжать с Корфу. Я не могла себе представить, что значит жить вдали от моря, не пробуждаться под далекий шум его волн и не засыпать с тем же благословенным звуком, к которому так привык мой слух. Я не могла вообразить другой пейзаж, другую еду, другие запахи. Мне нужна была моя природа, море, опунции за окном и свежая жареная рыба на обед. Но Андреас решил иначе. В Ахарави ему было скучно, в Керкире тоже. Ехать на материк? Если так, то только в Россию, вслед за мамой – так он решил. К каким именно перспективам он стремился, я примерно себе представляла: с самого юного возраста у него обнаруживались не самые лучшие наклонности, и я их старательно покрывала. Андреасу требовался простор, ему было тесно на нашем изумрудном острове, и уж тем более в закрытой общине поселка Ахарави. Мне пришлось последовать за ним, потому что жизни без брата я себе не представляла.

Пока Андреас был маленьким, моя сестринская любовь к нему была вполне обычной, хотя, наверное, слишком уж «заполошной», как любят говорить в России. Я пугалась каждой его ссадины, любой простуды и чуть не падала в обморок, если в море он слишком далеко заплывал. Однажды, когда я еще была подростком, я услышала ссору родителей, не предназначенную для моих ушей. Папа в порыве ревности обвинял маму во всех смертных грехах и между прочим заявил, что Андреас неизвестно чей сын, он божья кара, и вкупе с такой глупой женой наказаний для него – несчастного Атанаса Димитракиса – слишком много. И тогда впервые в жизни мне показалась дьявольски соблазнительной мысль о том, что Андреас не приходится мне братом. Понятно, что даже если наш ревнивый папа был прав (что представлялось весьма сомнительным), то даже с другим отцом Андреас все равно являлся моим братом. Пусть даже сводным, но все-таки родным. А вот если он и не папин и не мамин ребенок? Я не помнила его появления на свет, была тогда слишком мала. Была ли мама беременна? Я не могла знать о том, как появился в нашем доме младенец, мне тогда было всего два года. Я не успела обдумать до конца эту мысль, как наша бабка Пенелопа, ругая Андреаса за какое-то домашнее безобразие, сказала, что он не сын своих родителей, что его подкинули, ибо нет другого объяснения тому, что он такой дурак. Я пыталась развить эту тему, но бабка осеклась и раз и навсегда запретила мне говорить об этом, подытожив, что я еще большая дура, чем мой братец. Я не стала ничего выяснять и приняла семейный миф, рожденную в домашних перепалках глупость за истину, которая показалась мне манной небесной. Ведь если Андреас мне не родной, я могу любить его не только как брата.

К восемнадцати годам я уже отчетливо понимала, что окружающие мальчики меня не интересуют. Я любила только Андреаса, каждый завиток его черных волос, трогательные ямочки на щеках, гибкую сильную шею, его запах, такой чувственный и волнующий. Когда я смотрела на него спящего, я испытывала настоящие муки. И это были не муки сопливой девочки, испытывающей первые сладострастные ощущения, это были пытки, которые даются только взрослым, зрелым женщинам.

Я лишилась невинности только будучи студенткой, в России. Не по любви и даже не по влечению. Мне просто было любопытно, смогу ли я испытать половое чувство к кому-то, кроме своего брата. Оказалось, нет, не могу. Я жила как в аду: наблюдала за похождениями Андреаса, за тем, как он меняет подружек, наслаждается свободой и молодостью. Но я не могла получать от жизни никаких наслаждений, мое тело молчало, любые мужчины были мне безразличны. Кроме того, я стала так безумно ревновать Андреаса, что и наша мама начала что-то подозревать. Потом Андреас отделился от нас, у него завелись деньги, он стал снимать маленькую однокомнатную квартиру, и я терзалась, представляя себе, как он приводит в дом очередную девчонку и чем с ней занимается. Я уже сама чувствовала, что скоро просто сойду с ума. Надо было что-то делать.

И в один день я все-таки решилась. Я договорилась встретиться с Андреасом, когда он окажется дома один и ничем не будет занят. Пообещала приготовить ему вкусный обед, и он очень обрадовался. Я приехала с бутылкой хереса, поставила вино в холодильник и занялась приготовлением пищи. Один из уроков моей наставницы Аурании гласил: никогда не старайся достичь результата, превышающего твои сомнения. Травы – очень коварная вещь, их сила может превзойти твои ожидания и повредить человеку, которому ты хочешь помочь. Но я не собиралась никому помогать: я хотела Андреаса. Так сильно, что не могла думать больше ни о чем.