Разбитое стекло

Я боялась, что впредь Андреас остережется оставаться со мной наедине, и действительно, он долго не выходил на связь, и я тоже не решалась ему звонить, чтобы не навязываться. Но все-таки мы были слишком близки, чтобы внезапно разбежаться в разные стороны. Просто нам необходимо было время, чтобы облако атомного гриба осело на почву и последствия взрыва чуть-чуть улеглись. Нам нужно было принять то, что произошло, и впустить это в свою жизнь. В следующую нашу встречу все повторилось. На всякий случай я снова применила снадобье, и результат был просто убийственным.

Сколько так могло продолжаться, я не представляла и не знала, чего я добиваюсь в конечном итоге. Я просто хотела, чтобы Андреас принадлежал мне и только мне. Моя любовь к нему стала всеобъемлющей. Только ради него я терпела эту ужасную страну, что на самом деле было нелегко. Я ненавидела тучи, которые затягивали небо, казалось, на веки вечные, и потом исходили бесконечным холодным дождем. Я с трудом мирилась с пыльной, загазованной атмосферой большого города. Я никак не могла привыкнуть к морозам, от которых у меня едва не останавливалось сердце и которые внезапно могли смениться тем же унылым, нескончаемым дождем. Даже весна не радовала меня, потому что в ней не было привычных ароматов цветов и моря. Скудные, редкие запахи распускающихся почек были для меня роскошью, а белесая, размытая голубизна неба не могла заменить пронзительную синеву над моим родным островом. Но я мирилась со всем этим, я терпела. Я даже попыталась почувствовать себя русской, хотя бы на ту половину, что досталась мне от матери. Я учила и запоминала все исконно русские выражения, поговорки, пословицы и постоянно употребляла их в своей речи. Но ничего не получалось, это ни на йоту не приближало меня к тому ощущению, которого я хотела достичь. Странно, но Андреаса, который считал себя больше русским, прозвали Греком. А меня, гречанку до мозга костей, принимали за русскую. И если кто не знал о моем происхождении, то и не догадывался о нем, пока не узнавал, что моя фамилия Димитракис. Сколько еще я готова была терпеть нелюбимую холодную страну? Не знаю, я не могла себе ответить на этот вопрос. Но я стискивала зубы и верила в лучшее, пока не появилась эта девка. Эта Юлия Донич, с которой мой брат стал проводить все свое время.

Я учуяла ее существование задолго до того, как Андреас впервые произнес при мне ее имя. Он стал редко звонить и перестал приглашать меня к себе. Если я сама решалась заикнуться о своем приходе, он оказывался безумно занят. Мне необходимо было понять, что это: боязнь продолжать ненормальные, на его взгляд, отношения? Или в его жизни появилась женщина, которая стала для него важнее, чем я? Правильным оказалось самое худшее мое предположение. Он не хотел нас знакомить, и я понимала, по какой причине, но не могла смириться с тем, что не представляю себе, как выглядит его избранница. И я решила их выследить. Это оказалось очень просто: мама, которую он посвятил в некоторые подробности, сказала, что подруга Андреаса – его однокурсница. Мне пришлось угробить массу времени, но я должна была составить себе представление о ней. Впечатление было смешанным. Меня искренне обрадовало, что девушка оказалась какой-то блеклой. В ней явно чего-то не хватало. Симпатичная, но не красавица, стройная, но без выразительности форм, одетая со вкусом, но без шика и неброско. Что такого особенного он в ней нашел? Я не считала себя эталоном красоты, но внешне эта девчонка мне и в подметки не годилась. Я объективно была красивее, чем она! У меня роскошные волосы, белая кожа, пышная грудь и тонкая талия. У меня имелся поклонник, который был в меня сильно влюблен и не уставал повторять, что у меня красивые, утонченные черты лица. Мне было приятно его слушать, но потом я насытилась и послала его, как говорят в России, куда подальше. Напоследок он сказал мне:

– Агата, у тебя очень красивое лицо, ты была бы самой прекрасной женщиной в мире, если бы не была такой злой.

Что это значило? Тогда я подумала, что мальчик просто обиделся. А через какое-то время почти эти же слова повторил Андреас. И мне было так больно, как никогда раньше.