Разбитое зеркало (сборник)

По старой схеме, зажав полотнище скрутки тремя нижними пальцами левой руки, а два выставив клешнявкой вперед, он нырнул, поплыл к двери. По дороге, уже в воде, подумал, что надо бы найти еще какую-нибудь простынь, располосовать ее и сделать из лент вторую веревку. Очень она нужна была сейчас, вторая веревка. По ней Пчелинцев будет ходить от батареи к двери и обратно, чтобы не сбиться. Один конец нужно привязать к батарее, другой, с провисом, к двери.

Он нащупал руками дверь и с ходу изо всех сил толкнул ее. Дверь не поддалась, отбила его назад, в черную мерзлую муть, но он, упрямый, снова вернулся назад, вцепился руками в поручни и на этот раз уже всем корпусом ударил в дверь. Та опять не поддалась.

Терпеть больше не было мочи, воздух кончался, и Пчелинцев, перебирая скрутку руками, поплыл назад, к батарее, к спасительной воздушной подушке. Вынырнул с надсадным хрипом, гася зеленые сверкушки, плавающие перед глазами, – такие еще перед ним не возникали. Отдышался, отер мокрой рукою лицо. Прислушался к звону, с которым вода лилась с него, отперхался горлом.

Держась за батарею и одновременно не выпуская скрутки, пошарил в воде рядом, не нашел ничего, тогда он, набрав воздуха, нырнул в сторону, подальше от расчищенного пути, который вел от батареи к двери. Наткнулся на что-то мягкое, тяжелое, безобразное, похожее на вздувшийся труп. Брезгливо оттолкнул от себя – это была набухшая водою подушка. Нашел набрякшее одеяло, подумал, что с одеялом ему не справиться – слишком прочное оно, последних сил лишится, пока будет располосовывать. Бросил и одеяло.

В первый заход он простынь не отыскал. Как и во второй. Нашел ее, зацепленную за какую-то рогульку, лишь в третий заход, притащил к батарее, забрался на ребристую поверхность железного агрегата, в котором когда-то плескалось тепло, захрипел надсадно, ловя губами воздух, чуя, как каменеют от напряжения виски, щеки, подбородок.

Услышал смятое, протиснувшееся с того конца «Лотоса», мгновенно вызвавшее у него злость:

– Ну как там?

«Вот барин на мою голову свалился, – подумал Пчелинцев угрюмо, медленно прокатывая в уме, словно дробью, каждое словечко, совсем забыв о давешнем безмолвном разговоре с Марьяной. – А на хрена мне все это ковыряние, вся эта жажда жизни? Может, действительно, лучше захоронить себя в этом кубрике, тогда и ты, красивенький, сладенький, женщинами любимый, тоже лежать будешь в том отсеке, пока нас обоих водолазы отсюда не вытащат. Устроить тебе такой подарочек, а?» Замычал Пчелинцев немо, болезненно, задергал кадыком, закрутил головою – не-е-ет, надо утерять в себе все человеческое, в пса, в зверя обратиться, чтобы поступить так. Думать – думай что хочешь, а поступать должен так, как Марьяне обещал. Ведь она же являлась перед тобою, и ты дал слово, что не бросишь ее возлюбленного… Не бросишь ведь, а? Пчелинцев с ненавистью взглянул в черноту, захватил губами немного воздуха, разжевал его, согласно уронил голову на мокрую, закаменелую от холода грудь – нет, не бросит…

– Как там? – услышал снова. – Поддалась дверь?

Пчелинцев отрицательно поерзал подбородком по груди, царапаясь щетиной.

– Не открыл пока. Придавлена дверь.

Откинулся назад, удержал прыганье кадыка, начавшего ходить, как поршень, вверх-вниз по горлу. Звук собственного голоса помогал ему каждый раз перебарывать слабость, выкарабкиваться из небытия, возвращаться к жизни.

– Откроем дверь-то? – услышал он вопрос.

Пчелинцев раздвинул побитые губы в усмешке.

– Не знаю, – ответил он, вслушался в тишину, не последует ли новый вопрос, новое «мы»? Но с той стороны «Лотоса» ничего не последовало. Тишина и тишина. Только слышно было, как плещется, поскрипывает, позванивает донными камешками вода, и звук этот проникает в кубрик, ослабленный, но различимый, да слышно еще, как стекают тонюсенькие, звонкие, словно из стекла сотканные водяные нитки с мокрых плеч, с рук, с головы, растворяются в мыльной черноте.

Он выжал из простыни воду, чтобы ткань легче рвалась, сложил вдвое, надорвал сгиб зубом, стараясь перепилить самое трудное – простынную подвертку, прошитую стежком, чтобы материя не осекалась, не лохматилась, потом напрягся, онемел лицом от натуги, рванул ткань в обе стороны.

Простыня сыро затрещала, но рвалась она неохотно. Команда «Лотоса» недавно новый комплект постельного белья получила, так что, видать, пойманная простынь – из этого комплекта. Но то, что простынь прочная, в конце концов, даже лучше. Если что, она, надежная, сумеет удержать Пчелинцева, когда тот начнет терять сознание и из последних сил станет пробиваться к воздушной подушке.

Он разодрал материю пополам и долго сидел неподвижно, набираясь сил, гася завспыхивавшие перед глазами сверкушки.

Потом методично, задыхаясь от слабости, от холода, от того, что внутри у него все смерзлось, остекленело, крутя неверяще головой, сложил каждую половинку вдвое, надкусил сгибы и также разорвал пополам.

Посидел немного неподвижно, свесив голову на грудь, затем зашевелился вновь – теперь надо было четыре обрывка сращивать в один.