Читаем Разбитое зеркало (сборник) полностью

Недаром говорят, что рыбалка – та же пьянка, только в резиновых сапогах.

В Ивановом взгляде промелькнула сожалеющая тень, он снова подбил упрямого рачонка и неожиданно заговорил – вот уж действительно неожиданность!

– Я таксу хочу себе купить, – сказал он.

– Зачем?

– Лис много развелось.

– А Набат?

– Набат Симке не помешает. – Иван не выдержал, взял шустрого рачка за грудь, словно бы хотел рассмотреть, где движок у этого неуклюжего существа – очень уж прыток был товарищ.

Оказывается, Иван уже и имя таксе дал – Симка, значит, он давно уже подумывал о второй собаке.

– Набат с Симкой будут дружить. – Иван сунул рачонку сухую былку – тот с ходу перехватил ее, две половинки полетели на землю, Иван сложил былки вдвое – рачонок перекусил и двойную порцию, сложил вчетверо – у рачонка оказались железные клешни, он перерубил и это.

– Набату, может, лекарства какие нужно достать?

– Нет. А вот с таксой – тут я один не обойдусь. – Неподвижное спокойное лицо Ивана оттаяло, что-то в нем пробудилось, потеплело, и глаза потеплели, к зимней тревожной синеве их добавились желтые, коричневые тона. – Никогда не видели, как такса берет лис, а? Я видел – очень понравилось. Красота. Бесстрашная собака – без всяких яких лезет в нору прямо к лисе, хватает ее за сопатку и тянет, как червяка, на воздух. Хватка мертвая – умирать будет, а зубы не разожмет. Лиса тявкает, сопротивляется, пукает, а такса знай тащит ее наверх. Мировая собака.

– Но случается, что таксы погибают в норах. Возьмет там лису, а вытянуть не может. Тогда таксу откапывать надо, других рецептов нет. Иначе задохнется.

– Откопаем, коли понадобится.

– Это если знаешь, в какую нору ушла такса, а если не знаешь, тогда как?

– Голос-то она из-под земли подает?

– Не знаю. Тявкает, наверное.

– Вот по этому тявку и можно найти место определенья.

– Но лиса-то тоже тявкает.

– У лисы голос другой – тонкий, хлипкий, как у щенка. Будто она катаром верхних дыхательных путей болеет.

– У такс голоса тоже тонкие.

– У Симки будет грубый, хриплый голос, – проговорил Иван убежденно, – специально выберу такую! – Он был упрям, имел внутри что-то очень твердое, единственно верное, как он считал, все слова были для него водой, они просто разбивались об эту его убежденность.

– Грубый так грубый, – примирительно произнес я. Чего мне с Иваном делить, чего ругаться? – Запиши мой московский телефон и дай мне свой адрес, я присмотрю хорошую таксу, с родословной чтоб, с документами и с медалями, – останется только перевезти ее в Красное.

– Только чур без меня не покупать, – предупредил Иван. – Я это сделаю сам.

Конечно, хозяин должен подбирать собаку под себя. Все псы разные – у одного нос теплый, сухой, а у другого – сопливый, холодный, как кусок льда, одна собака разноглаза и усата, словно воюющий араб, другая слепа – на морду вообще очки надо цеплять, и безуса, у третьей взгляд плутовской, ускользающий– тут я Ивана понимал, пообещал, что без него не стану покупать собаку – все будет тип-топ…


Утром, когда солнышко едва забрезжило – розовина его была слабой, печальной, навевала мысли о непрочности бытия, о том, что все проходит, и в первую очередь проходит сам человек, а природа остается, – Иван вывел из холодного гаража грузовик – бортовой ЗИЛ, дома прихватил кулек со снедью, чтобы в Москве не заботиться по части продуктов, где один огурец на рынке, говорят, стоит половину зарплаты, заехал за напарником, тщедушным, недавно вернувшимся из Афганистана Лешей Куропаткиным, и погнал машину по проселку к трассе Волгоград – Москва.

Трасса эта новая, широкая, и что главное – не так загружена. Иван рассчитывал через сутки вернуться обратно. Если, конечно, Максимыч не заставит носиться на грузовике по столице в поисках мебели, циновок, гвоздей, тарелок, соли, краски, бумаги, резины или чего-нибудь еще – в Москве много есть закавык и товаров по этой части.

Но вряд ли заставит – Москва перекрыта, через центр вообще не проедешь – там с кошачьей осторожностью ездят только кремлевские грузовики, с большими красочными пропусками, наклеенными на ветровые стекла, а по окраинным лавчонкам Максимыч сам вряд ли захочет ездить.

Иван гнал мощный грузовик на скорости почти предельной – он хорошо чувствовал машину, знал ее характер и капризы, потакал слабостям, справедливо полагая, что «ЗИЛ-сто тридцать» – живое существо и, если Иван будет погибать, – родная машина выручит его, не подведет, а для того, чтобы это было, надо обязательно прощать слабости грузовику, потакать ему.

– Куда так торопишься? – не выдержал нервный после «ридной Афганьщины» Леша. – К смерти, что ли?

Другому бы Иван не ответил, в лучшем случае глянул бы искоса, через плечо, с заоблачной высоты, как на мошку, величиной не больше просяного зернышка, но Иван уважал ребят, прошедших Кандагар и Мазари-Шариф, примиряюще склонил голову набок:

– У меня, Леша, настроение хорошее, – когда надо, Иван умел разговаривать, и слова для этого находил подходящие, нужные.

– Ну и что?

– Хочу, чтобы через сутки мы были дома.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Уроки счастья
Уроки счастья

В тридцать семь от жизни не ждешь никаких сюрпризов, привыкаешь относиться ко всему с долей здорового цинизма и обзаводишься кучей холостяцких привычек. Работа в школе не предполагает широкого круга знакомств, а подружки все давно вышли замуж, и на первом месте у них муж и дети. Вот и я уже смирилась с тем, что на личной жизни можно поставить крест, ведь мужчинам интереснее молодые и стройные, а не умные и осторожные женщины. Но его величество случай плевать хотел на мои убеждения и все повернул по-своему, и внезапно в моей размеренной и устоявшейся жизни появились два программиста, имеющие свои взгляды на то, как надо ухаживать за женщиной. И что на первом месте у них будет совсем не работа и собственный эгоизм.

Кира Стрельникова , Некто Лукас

Современная русская и зарубежная проза / Самиздат, сетевая литература / Любовно-фантастические романы / Романы
Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее / Проза