Разбитое зеркало (сборник)

В нынешние времена вообще появилось много людей, недовольных своей жизнью, готовых взорвать не только свою родную деревню, но и всю область. Астраханскую. Вместе с Волгоградской…

Сейчас наши герои видели совсем другого казака Сашку. Его звали, может быть, и не Сашкой вовсе.

Откуда-то из-под себя, из-под задницы он выдернул топор и коротко, не целясь, но очень точно всадил обух в голову осетра, пробивая насквозь нежное хрящевое темя.

Осетр взвинтился в сети, задрал хвост, вытаскивая из воды застрявших в ячее нескольких рыбех – кажется, зазевавшихся подлещиков, но казак Сашка быстро успокоил его: нанес второй удар, такой же точный и резкий. Потом еще раз внимательно посмотрел на людей, сидевших в бударке, и приказным тоном объявил:

– Всем молчать! Ясно?

Казак Сашка подхватил осетра под плавники и, кряхтя, завалил в бударку. Из рундука выдернул кусок испятнанного чем-то темным брезента, накрыл рыбину. С брезгливостью глянул на сеть, – похоже, хотел бросить ее, но в следующий миг махнул рукой, залепил конец веревки за крюк и дал тихий газ.

Сеть покорно поползла за бударкой. Казак Сашка отволок ее метров на двадцать, больше не стал, прижался к стенке тростника и, поскольку сеть была легкая, почти невесомая, да и рыбы в ней уже не было, скомкал в неряшливую груду, украшенную остатками поплавков, и швырнул в тростник.

Казак Сашка, приподнимая локти как забрала, глянул в одну сторону, потом в другую и до отказа выкрутил рукоять газа.

Бударка захрипела от неожиданности возмущенно, высоко приподняла нос и за несколько секунд набрала хорошую скорость, понеслась по узкому мутному ерику, только жесткие тростниковые стебли стремительно заваливались назад. Лицо у Комелькова вытянулось, как при космической перегрузке, подбородок по-боксерски потяжелел, глаза сделались совсем прозрачными, какими-то невесомыми, будто Комельков разом выплакал все слезы, которые у него имелись…

От ерика, где осетр угодил в сеть, до деревни идти было минут сорок, не меньше, и эти сорок минут надо было еще прожить.

А жизнь вокруг текла, была полна разных красок и картинок, в ней все время что-то происходило. Вон изящно вытянулась похожая на современную скульптуру серая цапля, недоуменно косилась на бударку: и куда это человеки несутся сломя голову, так на скорости могут и конец свой найти, – нельзя плавать во всю мощь сильного японского мотора, лучше постоять на месте, подумать о смысле бытия и посмотреть, нет ли где лягушек? Лягушки в пойме перевелись совсем – их переловили деловые люди и отправила куда-то во Францию – очень там понравились астраханские кваквы. Уже давно не слышно их хоров – а пели они раньше заливисто, как курские соловьи. Вот и не стало еды у серых цапель…

Несколько чаек вывернули из-за огромной, похожей на раскидистей дуб ветлы, спикировали в пенный след бударки и, ничего не найдя в нем, мотнулись в сторону – недалеко по ерику шла другая бударка.

Под нос стремительно несущейся лодки неожиданно угодила замешкавшаяся змея – серая гадюка, почти невидимая в полупрозрачной воде ерика.

Бударка проехалась по ней, из-под кормы взметнулись три обрывка веревки – винт разрубил гадюку на три части, и все три обрывка не пошли на дно, поплыли в разные стороны, каждый сам по себе. Говорят, всякая змея, даже разделенная не на три, а на тридцать три части, не умирает до захода солнца, каждый обрывок живет самостоятельно и погибает лишь, когда красный шар заползет за горизонт и багряный воздух начнет быстро темнеть…

Казак Сашка привычно приподнял локоть правой руки, глянул из-под него в пространство, в глубину ерика – не гонится ли кто за ним?

За бударкой никто не гнался. Казак Сашка облегченно вытер ладонью лоб. В это же мгновение Кирилл Лобко поймал чей-то виноватый взгляд. Оглянулся – Комельков. Глаза маленькие, красные от ветра, слезятся, но не в слезах было дело, в выражении – глаза были виноватыми, опустошенными изнутри, и сам он готов был заплакать. От того заплакать, что невольно оказался свидетелем случившегося – это ведь повод… Повод для того, чтобы разувериться в себе самом, в рыбалке, в друзьях, в жизни.

Комельков был законопослушным гражданином, за границы, очерченные обществом, старался не выходить, и у него это получалось, он не нарушал законов, был честным.

Куда же казак Сашка денет осетра? Съест сам, отправит в Москву на продажу или продаст знакомым клиентам здесь?

Согнулся Комельков, словно бы кто-то двинул его кулаком под ребра.

Астрахань по всему периметру, на всех дорогах окружена постами, на которых проверяют легковушки (грузовики, к слову, тоже), если у кого-нибудь найдут осетрину или икру, то – суд и приговор, который мягким никак нельзя будет назвать. В Астрахани с этим делом строго.

Особенно много контрольно-пропускных пунктов поставлено на федеральной трассе, ведущей в Москву: можно сказать, через каждые полтора километра дорогу перегораживает полосатый шлагбаум либо жезл автоинспектора.