Разбойник

Фара в изумлении уставилась на широкую спину своего мужа. Неужели Дориан имеет какое-то отношение к потрясающей карьере лорда – главного судьи Кокберна? Хотя это нисколько не удивило бы ее.

– Милорд! – Дориан отвесил официальный поклон в такой манере, которую вполне можно было бы назвать насмешливой. – Могу я представить вам достопочтенную Фару Ли Таунсенд, графиню Нортуок?

Громкий вздох эхом прокатился по залу суда и за его пределами, когда некоторые из стоявшей за дверьми толпы стали протискиваться вперед, ближе к Фаре, чтобы стать свидетелями беспрецедентных событий в уже громком деле.

– Это возмутительно! Я требую немедленно арестовать этих дерзких преступников! – У Гарольда Уоррингтона всегда был такой вид, словно он только что высосал лимон. Несмотря на это, у него была красивая и крепкая фигура человека, родившегося в крестьянской семье, а не в исторически кровосмесительной аристократии. Печально известный гедонист, кожа и волосы которого не слишком хорошо сохранились после долгих лет чрезмерных злоупотреблений, однако фигурой он походил на Голиафа, когда оглядывал зал суда с видом скорее королевского, чем гражданского служащего.

Резкий стук молотка заглушил разговоры, но воспользовался им не главный лорд-судья. Перед человеком слева от него стояла табличка с именем судьи Роланда Филиппа Кранмера-третьего, хотя все знали, что судья Кранмер недавно исчез таинственным образом.

Фара узнала лицо этого человека: им оказался сэр Фрэнсис Уидби, недавно назначенный судья Высокого суда. Обращаясь к сэру Уоррингтону, он украдкой переглянулся с ее мужем:

– Садитесь, Уоррингтон. Я напомню вам, что вы еще не член высшего сословия и все еще служите в суде, поэтому должны знать, что говорить без позволения не следует!

Фара остро осознавала, что они с Дорианом только что совершили такой же поступок, но она благоразумно придерживалась собственного плана. Кроме того, она не смогла бы сейчас говорить, даже если бы ей приказали. Вот и вся цена ее самообладанию. Дориан подошел к скамье без приглашения, что вызвало еще больше возмущения и даже заставило двух гвардейцев королевы в красных мундирах, стоявших по бокам скамьи, поспешно остановить его.

– Милорды, у меня здесь есть официальные документы, подтверждающие обоснованность наших притязаний. – Он взмахнул папкой с документами, которую вытащил из кармана. – Среди них – свидетельство о рождении леди Таунсенд, церковные записи о годах ее жизни в приюте для сирот «Эпплкросс», фальсифицированную запись о ее смерти, а также…

– Откуда у вас эти записи, Блэквелл? – потребовал главный лорд-судья, подняв руку, чтобы остановить гвардейцев.

– Я также прихватил копию нашего свидетельства о браке. – Блэквелл беззаботно проигнорировал вопрос судьи. – Важность которого мы сможем обсудить позднее. – Он бросил взгляд в сторону публики, что вызвало волну ироничного смеха, пробежавшего по залу.

– Это невозможно! У меня есть законный и обязательный контракт, подписанный ее отцом! – Уоррингтон вскочил на ноги, не обращая внимания на настойчивые мольбы своего адвоката в парике.

Третий судья наклонился вперед.

– Но вы же утверждаете, что уже женились на ней, Уоррингтон. Почему в таком случае вы возражаете?

– Вы… вы правы, милорд. – Он указал на стоявшую рядом с ним изящную, хорошо одетую блондинку с широко распахнутыми голубыми глазами. – Это моя жена, Фара Ли Уоррингтон, графиня Нортуок. В прошлом Фара Ли Таунсенд. Как ты смеешь посягать на ее первородство, коварная лгунья?! – Уоррингтон обратил свой гнев на Фару, его и без того румяная кожа приобрела помидорный оттенок.

Однако внимание Фары было приковано к третьему судье, она была потрясена догадкой, которая не имела никакого отношения к последним семнадцати годам ее жизни в качестве миссис Маккензи.

– Гребец! – выдохнула она, прочитав надпись на табличке перед его морщинистым лицом.

– Говорите громче, леди, – приказал главный лорд-судья.

Фара устремила взгляд к лицу из своего прошлого, которое было испещрено двумя потерянными десятилетиями, но все еще имело те же пронзительные глаза и суровые черты.

– Вы – баронет, сэр Уильям Патрик Роу, и ваше поместье находится в Хэмпшире, – сказала она.

Толпа застыла, чтобы расслышать ее тихий голос; тишина была такая, что можно было услышать, как из чьих-то легких громко вырывается воздух.

– Вы… вы были лейтенантом Королевской стрелковой бригады под командованием моего отца, капитана Роберта Таунсенда, графа Нортуока. Вы вместе занимались греблей в Оксфорде, и мой отец называл вас Гребцом.

Мужчина в парике ошеломленно посмотрел на Фару и прищурился.

– Подойдите ближе! – приказал он.

Фара подошла к скамье.

– Я помню ваше тридцатилетие, – сказала она ему, – потому что вы были так добры ко мне, что поделились со мной пряником, потому что на следующий день мне исполнялось пять лет. Ваш день рождения, полагаю, двадцать первого сентября, а мой – двадцать второго.

– Боже правый! – воскликнул судья Роу, заглядывая в глаза Фары с таким же выражением узнавания, с каким она смотрела на него. – Я помню это.