Через несколько минут Шардон скакал в Париж, а Гильбоа, несколько успокоившись, говорил себе: «А, кавалер! А, маркиз! Вы держите меня в руках, но и я вас держу… Кто из нас выиграет?»
Глава XXXIV
Кадрус между двумя женщинами
В ту минуту когда Кадрус и Фоконьяк вернулись домой от барона де Гильбоа, слуга подал кавалеру де Каза-Веккиа письмо.
– От кого? – спросил кавалер слугу.
– Какая-то деревенская баба принесла.
– Она не сказала от кого?
– Она сказала, что это от дамы, которая гуляет одна в лесу с бриллиантовыми перстнями на всех пальцах, а на правой руке у нее простой стеклянный перстень, не стоящий и двух су, среди других, стоящих тысячи.
Кавалер тотчас узнал, от кого письмо. Он поспешно пошел в свою комнату. Чего могла от него хотеть герцогиня де Бланжини?
Письмо было без подписи.
«Особа, которой кавалер де Каза-Веккиа подарил перстень, лежавший на Гробе Господнем, убедительно просит его прийти к ней как можно скорее. Она будет ожидать его
Выделенные слова указывали на прошлое.
– Чего хочет от меня принцесса? – спрашивал себя Кадрус. – Вероятно, женская прихоть! Повинуясь порыву гордости, я уже сделал ошибку, показав ей лицо атамана Кротов. Это почти измена моим подчиненным, и это хвастовство может способствовать их погибели. Не будет ли неблагоразумно уступить подобной прихоти?
– Нет-нет! – сказал Фоконьяк, который, как человек ловкий и желающий все знать, не пропустил ни одного слова из монолога своего друга. – Нет, любезнейший, неблагоразумно будет не уступить прихоти этой женщины. Поверь мне, нарядись, сострой себе такое лицо, как у влюбленного, отправляющегося на первое свидание, и скачи в замок…
– Ты знаешь, – ответил Кадрус, – лицемерие для меня невозможно, я люблю другую.
– Тем более причины, – с насмешкой сказал гасконец. – Ты лучше сумеешь разыграть свою роль. Ах, будь я на твоем месте! – воскликнул волокита, который, видя нерешимость своего атамана, сунул ему в руки хлыст и, смеясь, подтолкнул. к двери.
Почти против воли Жорж поехал в замок Бельфонтен, где его с нетерпением ждала герцогиня де Бланжини.
Из окна будуара она подстерегала приезд кавалера, и сердце ее билось. Она не могла обманывать себя – она любила! Да, она любила этого человека… этого Кадруса! Всякая любовь в женщине с таким пылким темпераментом, как у герцогини, которая еще не любила, не могла быть любовью обыкновенной, с ее известной медлительностью, с ее предсказуемым концом. Нет, это была любовь, идущая прямо и твердо к цели, без ложного стыда, любовь горячая, как корсиканская кровь, которая текла в ее жилах.
Когда ревность уязвит сердце подобной женщины, тогда эта женщина не отступит ни перед чем. Принцесса любила Жоржа и писала ему, прося свидания. Правда, сердце ее сильно билось, когда молодой человек вошел к ней, но она холодно ответила на его поклон, указала ему на стул и спросила вдруг несколько дрожащим голосом:
– Мне сказали, что вы женитесь. Правда это?
– Да, – ответил Жорж, поклонившись, – вас не обманули.
– На девице де Леллиоль, племяннице барона де Гильбоа?
Молодой человек снова поклонился в знак подтверждения.
– Говорят, что девица де Леллиоль чрезвычайно богата, – произнесла герцогиня с иронией. – Миллионщица, имеющая дядю богача, от которого, конечно, получит наследство! Партия хорошая.
Горький тон, которым были произнесены последние слова, заставил задрожать Кадруса, который посмотрел на герцогиню с удивлением. Та увидела, что удар попал метко, и поспешила нанести другой.
– Вас прельщает богатство? – спросила, она. – Вы любите деньги?
– О, герцогиня! – ответил Жорж, стыдясь, что его брак считают гнусной спекуляцией. – Чем я заслужил такое мнение? Вы знаете, кто я, неужели вы считаете меня способным к подобной гнусности?
В женщине всегда есть кошачьи ухватки. Герцогиня точно знала, что она оскорбит того, кому она готова была отдать все, задав такой вопрос, но между тем все-таки спросила, любит ли он деньги. Она страдала и хотела, чтобы Жорж также страдал. Кажется, в женской любви всегда есть немножко ненависти.
– Мне кажется, вы говорили мне, что желаете быть любимым для себя самого и что…
Она остановилась. Такого человека, как атаман Кротов, нельзя было оскорблять безнаказанно.
– Герцогиня, – сказал он гордым тоном, – у вас в руках столько средств отомстить мне, если я мог чем-нибудь вас прогневить, что совершенно бесполезно призывать меня, для того чтобы бросать в лицо подобное оскорбление.
Он бросил на герцогиню такой свирепый взгляд, какого молодая женщина еще не видела у него, и сделал шаг к двери. Герцогиня остановила его.
– Садитесь, – сказала она.
Жорж колебался.
– Я вас прошу! – умоляла она.
Наступило минутное молчание. Очевидно, принцесса колебалась. Оскорбленный Жорж остерегался. Он угадывал, что происходило в эту минуту в сердце молодой женщины. Однако он мог ошибаться. Во всяком случае, он не хотел поощрять привязанность, которую не мог разделять; ему оставалось только сохранять самую холодную сдержанность. Он ждал.