Разбойник Кадрус

Ее вынуждены были схватить и отнести в ее комнату, куда уже перенесли и Марию. Через несколько минут увели Кадруса и Фоконьяка. Первый, все еще гордый, надменный и, скорее, похожий на начальника среди своей свиты, чем на пленника, прошел, подняв голову, мимо гостей. Гасконец, все насмешливый, кланялся направо и налево, как маркиз, выходящий из версальских галерей.

У ворот среди толпы, окружавшей отель Гильбоа, Фоконьяк заметил каторжника, который выдал его, и сказал, сделав неприметный знак людям, находившимся в толпе любопытных.

– Жан Леблан, – он сделал ударение на этих словах, – уверяю вас в нашей полной признательности за услугу, которую вы оказали нам.

Тотчас же люди, внимательно наблюдавшие за движениями и словами помощника Кадруса, отделились от толпы.

Увидев карету, увозившую Жоржа и Фоконьяка, Гильбоа говорил:

– Наконец я отмщен… Но это еще не все… надо уничтожить эти браки. Кто захочет жениться теперь на Жанне?.. Только я!..

При этой мысли им овладел адский хохот удовлетворенной жадности. Он вернулся в отель, откуда все гости уже разъехались.

На другой день на рассвете Жана Леблана нашли убитым в постели. В горле у него была рана – печать Кротов. Только заметили, что удар ножом был сделан рукой не такой опытной, как обыкновенно.

Глава XL Кадрус и Фоконьяк в тюрьме

Кадруса и его помощника посадили в тюрьму. Мелочные предосторожности, принятые против них, показывали, какую важность власти приписывали их аресту. Если бы послушали Фуше, так следовало бы кончить одним ружейным выстрелом. Савари, ни в чем другом не соглашавшийся с Фуше, теперь разделял его мнение, но Наполеон возразил с досадой:

– Вы зачем суетесь? Вы не смогли захватить этих людей, предоставьте же действовать тем, кто был счастливее вас.

Савари и Фуше ушли, повесив голову. Ненависть их к Кадрусу и Фоконьяку увеличилась после суровых слов императора. Выходя из дворца, Фуше сказал своему сопернику с откровенным видом, который редко принимал:

– Генерал, одно слово…

– Говорите, ваша светлость.

– Не сделаться ли нам союзниками в этом деле Кадруса, вместо того чтобы быть врагами?

– Я сам об этом думал.

Договор был заключен. Они хотели быстрой смерти.

Между тем Жорж и Фоконьяк сидели в тюрьме Форс. Два жандарма караулили двери их комнат, находившихся на двух концах двора. Опасаясь, чтобы заключенные не сообщались знаками, пленников посадили в такие камеры, где столбы, окружавшие коридоры, закрывали окна. Всякое покушение к побегу, всякое сообщение было невозможно, тем более что тюремщики беспрестанно должны были осматривать и стены и кандалы заключенных.

Их привезли ночью. На другой день после ареста никто не мог их видеть. Однако через час все знали о прибытии Кадруса и его помощника, знали также имя человека, выдавшего их. Все почувствовали неумолимую ненависть к Жану Леблану. Они осудили его на смерть, не зная, что казнь уже свершилась над ним. Они узнали об этом только через день. Каким образом слухи могут доходить за стены тюрьмы? Этого никогда нельзя было узнать.

Все чрезвычайно желали увидать знаменитых разбойников, но их держали в таком строгом заключении, что это не удавалось никому. Все знали о печальной участи, ожидавшей начальников Кротов; те сами не могли этого не знать, но одни были веселы среди всеобщего сокрушения, так веселы, что по всему коридору раздавалось пение Фоконьяка.

Между тем следствие началось, но мало подвигалось. Конечно, судебный следователь знает, что держит в руках Кадруса и его помощника. Но кто же помощник? Кто Кадрус? До сих пор он велел приводить к себе отдельно обоих обвиненных. Когда допрашивали младшего – того, кого считали атаманом, – он действительно называл себя Кадрусом и прибавлял, что его друг – его помощник, его правая рука. Когда расспрашивали другого арестанта, тот в свою очередь говорил, что он настоящий Кадрус.

– Вы это знаете, – говорил он. – Я не могу опровергать очевидность. Я был в тюрьме раньше этого молодого человека. Шайка, наделавшая вам столько хлопот, составилась до его прибытия. Я не отрицаю, что Жорж также участвовал в ней, но как помощник, а не как начальник. Я настоящий Кадрус.

Судебный следователь не знал, как ему распутать эту путаницу. Но если бы он понимал пение обоих Кротов, то догадался бы. Оба пленника переговаривались этим пением каждый день.

Наконец судьи придумали последнее средство. Кадруса и Фоконьяка отвезли каждого в отдельной повозке в Консьержери и заставили пройти по двору тюрьмы Форс, выпустив на этот двор всех арестантов. Надеялись, что какой-нибудь пленник, какое-нибудь невольное движение откроет следы истины.

Громкие крики встретили Жоржа, словно короля, являющегося среди придворных.

– Да здравствует Кадрус! – кричали со всех сторон с неописуемым энтузиазмом арестанты и бросили Жоржу букет.

– Наконец! – с облегчением сказал судебный следователь, который из окна слышал восклицания во дворе. – Теперь сомневаться невозможно. Младший из арестантов – страшный атаман Кротов.

Но не менее восторженные крики встретили появление Фоконьяка.